— А как же фонд? — спросила Клава Василия про что-то непонятное для Натальи.
— Оборудованье, надо думать, вывезут. Может, не все. А корпус, гараж и складские помещения передадут колхозу. Здесь будет центральная усадьба. Нам, фабричным, не миновать выбора: или подавайся со всеми манатками к тому комбинату, или оставайся тут. Лично я не горюю: готов куда хошь. Самосвалу везде добро пожаловать!
Василий рассмеялся с подкумырки над собой. Клава тоже невольно улыбнулась. А Наталья даже сконфузилась, обескураженная бойкой развязностью мужа. Вместе с тем она была озадачена сообщением Василия о предстоящих переменах в скором будущем, о чем он почему-то словечком не обмолвился наедине с ней, а перед чужой открылся во всем. Наталья невольно заключила, что ему уж надоело постоянно пререкаться с ней. Ею овладело ревнивое томление при мысли об утрате сердечности к ней мужа. Оно не улеглось в ней до конца затянувшегося чаепития. Провожая Клаву в сени на покой, она обходилась с ней гораздо сдержаннее: как-то неловко да и не к чему было теперь корыстно угождать и любезничать.
— Вот я вам постлала, — остановилась она перед уцелевшей с давности, что полати, широкой деревянной кроватью с парой подушек и пестрым лоскутным одеялом сверху тюфяка, толсто набитого сухим мхом. — Тут вольготно. Хоть вдоль, хоть поперек ложись — вся уберешься. — И невзначай пошутила: — И вскинешься во сне, так не слетишь на пол.
— Спасибо, — весело поблагодарила ее Клава и перевела взгляд с кровати на стоящий неподалеку щербатый стол, на котором приятно блестели голубой краской два ведра с водой, казавшейся при свете лампы густой и темной, как смола. Глядя на стол, Клава на мгновение озабоченно задумалась, затем обратилась к Наталье: — Я посижу немного при свете? — кивнула на висевшую под потолком электрическую лампочку. Вокруг лампочки порхала и билась в нее моль.
— Пожалуйста! — запросто разрешила Наталья. — Хоть всю ночь. Нам не в помеху: дверь я затворю.
Свет в избе она выключила еще как прошла в сени. А когда вернулась и затворила за собой дверь, полных потемок здесь не было: неяркое излучение от ущербленного месяца проникало между веток цветов на окнах и так пятнало холстинные подстилки на полу, словно накидали на них светящихся гнилушек. Василий разобрал постель и в одном белье сидел на кровати, похожий на привидение. То, что он еще не улегся, дало повод Наталье заключить, что ему, должно быть, о чем-то хочется переговорить с ней. И верно: едва она начала распускать волосы, кладя шпильки на комод, как Василий кашлянул и просительно обмолвился:
— Сполосни-ка завтра медогонку да припаси какую-нибудь посудину: приду с работы — примусь выкачивать из магазинов. Не всегда в эту пору бывает взяток, а нынче задарили нас пчелы...
— Ладно, — обещала Наталья, довольная предстоящей прибавкой к удачному за лето медосбору. Вместе с тем ее занимало, зачем понадобилось сидеть Клаве только что унесшей из кухни в сени свой чемодан. Уже раздевшись, Наталья не утерпела, отправилась проведать Клаву. Еще из растворенных дверей она увидела ее, склонившуюся за столом над книгой. Хотя Клава обернулась к Наталье, но Наталья прошла к столу, точно через тихий зал во время заседания, на цыпочках и встала, улыбаясь и в нервном подрагивании крепко сжав на груди руки, над которыми приподнялась под рубашкой ядреная благодать бабьих телес.
— Почитать захотелось? — спросила она Клаву и, кивнув на книгу, умильно подмигнула: — Поди, про любовь?
— Да это учебник, — рассмеялась Клава и для убедительности стала перелистывать книгу. Наталья видела на страницах чертежи и фотографии каких-то машин и очень смутилась. А Клава запросто призналась ей:
— Я учусь заочно к текстильном техникуме. К сентябрю мне нужно подготовиться к экзамену по технологии волокнистых культур, чтобы перейти на другой курс и... вот не знаю, — вздохнула она. — Совсем не хватает времени.
Наталья смотрела на нее в немом оцепенении, потом вздрогнула, точно от толчка изнутри, и с жаром всплеснула руками:
— Принесло меня мешать тебе! Знато было бы... Сиди, милая, хоть до утра. Не жалко.