— Председателя, конечно, сняли с отдачей под суд? — негодующе высказал Писцов свое мнение.
— Что вы! — горько усмехнулся Саша. — Отделался без всяких взысканий.
— Каким же образом?
— По состоянию здоровья. Сослался в неудачах и промахах на разные болезни. Подработался, мол, так, что только на слом. И на каждый недуг документация. Вот и возьми его. А как отступились, сразу все точно рукой сняло. Устроился в дом отдыха огородником. Теперь загорает на грядках да принимает ту самую микстуру, что продается в посудине с белой головкой!
— Да, — вздохнул Писцов. — До чего мы мягкосердечны!
— Именно, — подтвердил Саша и продолжал: — Что уж толковать, не до себя нам с Гришей было поначалу. На общем собрании, как утверждали Гришу председателем и выбирали правление, я все приглядывался к колхозникам. Выдвигают, голосуют, а на липах будто написано: кого, дескать, ни сажай — один сахар... слаще не будет. Вот до чего изверились. Но Гриша в тот же раз доказал, что не намерен придерживаться прежних порядков. Только разошлись колхозники, один из выбранных в правление возьми да и вылупись перед Гришей эдаким прицепщиком: «Новый состав полагается спрыснуть. Где счетовод? Поскрестись бы в наличных-то...» Гришу так и передернуло. «Убирайся, — указал на дверь. — Не позволю заикаться о колхозных средствах на такие цели! Спрыскивай у себя дома. Хоть из блюдца с мухомором. Понял? И не считай себя в новом составе: завтра же заменим другим». Обрезал — и тот так заморгал, будто ледяшка застряла в горле.
Мы с Гришей не очень беспокоились насчет дисциплины: укрепить ее нам было полдела. Страшило другое: впереди посевная, и уж не за горами, а ни хороших семян, ни горстки удобрений. Да и кормов в обрез. Представляете наше положение? Как ни веди такой агрегат — глубокого пласта не поднимешь, а будешь только верхотурить. Но, как говорится, на нужду и выручка. Нам повезло: на другое же утро неожиданно явился из города представитель химзавода и предложил выгодный подряд на вывозку заводской древесины из лесосек к реке для вешнего сплава. Мы сразу заключили договор. Тем же днем я сам обежал и известил по бригадам трактористов. Мы наспех снарядились и на трех тракторах покатили в лес за двенадцать километров. Я и рад был, и тоска съедала меня. Радовался за колхоз: ведь клад валился, и надо было брать его без промедления. Ну, а тоска моя понятна вам: с Дорой-то я так и не успел свидеться. Вот как жизнь забирает нашего брата в свои шестерни!
— И долго вы пробыли в лесу? — спросил Писцов.
— Пожалуй, больше месяца. И на день не удосужился съездить домой. Тракторы и без того были потрепаны, приписывай им вторую группу техинвалидности, а уж при этой чертовой ломке с бревнами я, поверите, с рассвета до потемок спины не разгибал от ремонта на ходу. И по ночам зачастую — то сварка, то полная замена частей. А кругом глушь, как в тайге. Хоть бы домишко поблизости. В землянке духота, угар от головешек. Особенно в ветреную ночь, когда дым замахивает внутрь. Не хватало только мышей в еловом лапнике на нарах: нашим-то бокам он втерпеж, ну а им-то не по рылу. Встанешь утром — голову словно тросом обтянуло. Хорошо, что заносов не было за все время, пока мы работали. Снег зачернился и осел. Проедешь по нему разок, обомнешь, да схватит его морозом — он сразу сделается как пол. Разгребать совсем не приходилось. Через то мы и управились вовремя. Но все равно работу гнали, высунув язык. Так умотаешься, что едва доберешься до нар. Что говорить, нелегко нам достались заводские денежки! Зато эти кровные девяносто тысяч дали колхозу толчок в те же девяносто сил. Мы не только обменяли семена, не только завезли удобрения и концентраты, а даже малость авансировали колхозников. Конечно, пустяковая выдача, но поимейте в виду, что такое до нас с Гришей совсем не практиковалось. Особенно баб тронули мы поворотом на улучшение в колхозе. Они прямо в глаза хвалили нас. «Родимые! — подступали точно к солдатам-избавителям. — Ну-ка, совсем молодые, а такие толковые да степенные! Давно бы колхозу таких...» Я, кажется, упоминал, что меня и в МТС не обходили похвалой. Но она была от руководства, можно сказать, казенная, и только тешила самолюбие, а не задевала за душу, как эта людская, от самого сердца. Случись надобность опять ради них принять такую же маету, как в лесу, — без оговорок согласился бы. Мне их интересы стали так дороги, что даже Дора для меня оказалась уж на втором месте. Даром что решился идти в колхоз главным образом из-за нее.