Писцов рассмеялся.
— Правдоподобно.
— «Потому и бранятся, — уточнил я в тот раз, — что на низах им тесновато, а выше опасно: там хозяйничают желна да филин. С этими не ввязывайся в драку: с первого удара продолбят башку». — «Скажите! — удивилась подруга Доры. — Вы на редкость наблюдательны». Дора молчит, а я радуюсь: нет вернее пропуска к сердцу полюбившейся, как лестное мнение о тебе ее подруги. Невдалеке от парка начинается село. Оно у нас запланировано по старинке: длиннущая улица на два порядка. Избы и старые, и кое-где новые, да и те, как подрубленные, — все под дранкой. Соломы уж ни на одной нет. Почти над каждой антенна. Особую красу придают селу березы. Они перед окнами каждой избы. И не ниже лип в парке. Только верхушки их так общипаны грачами, что вместо веток там одна голизна да кривые вешки. Грачи пока еще не прилетели. Пустые гнезда их чернели на березах, точно накиданные кем-то растрепанные плетюхи. Две девушки у колодца перестали наливать ведра, когда мы проходили мимо. Косятся на нас с любопытством. Одна хохотнула в кулак, и я услыхал: «Как секлетарь». Намеренно занозила меня за мое расположение к чужим, из интеллигенции, а не к ним, своим же колхозницам. И другое крылось в ее словах: дескать, форсит в кожаном пальто, а избе хоть подставляй под застрех костыль. Да, наша с матерью изба здорово прихромнула на один передний угол: до войны отец не собрался со средствами подрубить ее, ну, а я, как уж говорил вам, не думал вернуться из района в Новинское. Чего уж... Это вроде лестное «секлетарь» задело меня, что булыжина пропашник, и сразу испортило настроение. Ладно, изба наша находилась на другом конце села, и к ней не идти. Однако, как после оказалось, Дора уже видела ее. И даже узнала, что хотя я по договору числился на денежной оплате, а еще рубля не получил на руки и пока только харчился от колхоза.