В Ивакино автобус пришел вечером. Едва я следом за Дорой шагнул со ступеньки автобуса, к открытой дверце сразу сунулась наша новинская почтальонка Галя Задворнова. Она проворно, заглянула в автобус.
«Не приехали, — вроде пожаловалась нам сначала и лишь после этого поздоровалась. — Вы из города? Там, у автобусной станции, не видели папу с мамой? Может, им не досталось билетов?»
«Мы, Галя, садились не в центре, а у Затенок», — ответила Дора.
«Значит, маму не выписали из больницы. Теперь уж ждать нечего: на ночь и подавно не отпустят. Придется заворачивать домой».
Галя еще раз взглянула на ушедший дальше автобус и стала отвязывать лошадь, что стояла запряженная в дровни.
«Садитесь, — предложила нам и сообщила Доре: — Вам, Дора Карповна, есть заказное, у меня осталось. Поднялась к вам на крыльцо, а дом на замке. Про вас мне соседи сказали, что вы уехали в город, а Федосья Ивановна свекровь мыла в бане. Я уж не пошла туда».
«А не знаете, откуда мне письмо?» — нетерпеливо допытывалась Дора.
«По штампу-то, кажется, из области».
«Неужели из института? — встревожилась Дора. — Не высылают ли еще контрольную работу? Вот уж нежелательно!»
В селе, у дома Гали, она не утерпела и вскрыла письмо. Из развернутого листа бумаги посыпались какие-то марки. Ветер подхватил было их, и я бросился подбирать. За одной даже погонялся по сугробу. То оказались вовсе не марки, а фотографии, да такие, что каждую спрячешь между пальцами. На них не люди, не видочки, а мелкие записи церковными буквами. Такими выведены на кладбищенских воротах в нашем селе суровые слова: «Земля земле предаде».
«Что это за снимки? Уж не с молитв ли?»
Дора внимательно разглядывала снимок за снимком.
«Да это формулировки по истории русского языка! — обрадованно воскликнула она. — Готовые выводы на самые трудные разделы. Не надо и составлять, если что достанется по билету. Только взглянуть. Ох и удружила Линка!»
«Подсказнички» прислала?» — высказал я свою догадку.
«Ага. Вот и в письме о том: «...по общему мнению сдававших, это шедевр для конспиративной подготовки в присутствии экзаменаторов». Ха-ха!..»
Она смеялась без всякого стеснения. Мне вспомнился тот вечер, когда она оправдывалась передо мной за контрольную работу, что списывала с чужой. Я, как и в тот раз, оговорил ее:
«Так учиться — все равно что пахать с огрехами: себе же в ущерб».
«Мы не намерены поступать в аспирантуру. А для работы в восьмилетке да и в средней школе совсем не требуется дотошное знание словообразований. Так стоит ли зря корпеть над юсами, ериками да йотированными гласными? Это все лишнее».
Я, конечно, не знал того, что она считала лишним для себя в учебе, но все-таки возразил:
«Слепую кишку тоже принято считать лишней. Но тот не врач, кто плохо разбирается в ней».
«Всегда он в крайности вдается!» — скуксилась Дора.
Когда мы подошли к дому тетки Фени, она вздохнула:
«Ох, как не хочется садиться за тетрадки! Да и планы еще не составлены. Хватит на всю ночь».
Я понял ее и ответил тем же:
«Мне тоже завтра рано вставать: председатель лично просил съездить за кирпичом для тупиков под скотный двор. «Догляди, — говорит, — чтобы не отпустили лому...»
И расстались мы после ладов-то не лучше шапочных знакомых. Все через письмо с фотографиями. Ладно, что я до последней минуты не обмолвился о том, намерена ли она остаться в деревне. Наверняка мог случиться полный разрыв. Насколько чувствительный для нее, не берусь делать догадок, но для меня-то тяжкий вдвойне: трудно было бы вырвать ее из сердца и уж не пришлось бы наставить на истинный путь Так и осталась бы она с порочным изъяном при всей ее красоте. А может, вышла бы за другого, который сумел бы повлиять на нее. Как знать? Хороших парней немало...
— Состоялась ваша вечеринка в то воскресенье?
— Состоялась. Только не в Затенках, а в нашей школе. Весь учительский коллектив поздравлял нас с Дорой. Были Гриша и моя мать с теткой Феней. Но родители Доры не приехали.
— Почему?
— Так уж получилось. После сговора я не виделся с Дорой до следующего вечера. Привез с завода кирпич, сказался в конторе Грише и пошел домой. Пообедал и в самые сумерки собрался на свидание. Сени были заперты. Я постучал. Отомкнула щеколду сама Дора и чуть приотворила дверь. Лицо ее пылало румянцем, а глаза счастливо смеялись.