Колхозники поняли: прямому пути водой от села до леса председатель предпочел длинный пеший обход до рыбачьего урочища. Что побудило его на это? Остерегся ли он пуститься на лодке за семь километров по половодью? Воздержался ли взять с собою человека и через то оторвать так необходимые теперь для посевной рабочие руки?
Барабошкин, оправдывая себя и колхозников, довольно развязно заговорил о трудностях сплава:
— Вручную — не моторкой: сами посудите, какая скорость...
— Да на тычок наскочили, — резонно добавил Егор. — Может, с час бились, а так больше...
Председатель, наклонясь, развязывал мешок. Судя по выражению сосредоточенности на его бледном худом лице, он всецело углубился в свое занятие и не вникал в доводы колхозников. Он извлек из мешка две пачки сахару и протянул их перевозчику:
— Вот... за рыбу и за услугу. Устроит ли?.. Не будут в обиде твои товарищи?
— Благодарствуем! — душевно воскликнул старик, проворно принимая сахар. — С чего нам быть в обиде? Рыбе нынче ход. Хоть бы полный мешок взял — и то нам не накладно. А я доставил бы тебя безо всякого... раз по делу. Больно здесь недалеко. Приходи в любое время — куда угодно подкинем. И на рыбе не постоим...
Рыбак отправился восвояси. А председатель, точно забыв о мешке и о колхозниках, вдруг деловито зашагал по кошмам и принялся осматривать их с таким задором, как будто намеревался купить для себя, пока не перебил кто другой. Цепкий взгляд только на миг задержался на номерах с дровяным поворником, зато к каждой кошме строевого леса председатель присматривался подолгу.
— Так, — многозначительно заключал он, перешагивая с проверенной кошмы на другую.
Колхозники оставались на месте и пристально наблюдали за председателем. Лишь бригадир неотступно крутился возле него и тоже не отрывал глаз от бревен.
Обход плотов закончился. Председатель вернулся к колхозникам и минуты две делал в блокноте какие-то подсчеты. Затем обернулся к Барабошкину и рукой указал на строевой лес:
— Дерев сорока пяти не хватает.
— Не должно, Степан Никанорыч, — обеспокоенно сказал бригадир. — Мы не только бревна — поворы не оставили. Все в плотах, все тут.
Председатель нетерпеливо передернул плечами:
— Выписка-то на порубку сохранилась, в документах подшита. И хоть не я ее выправлял, а ваш старый председатель, но в ней указано: триста восемьдесят пять корней. А тут триста сорок, никак не больше.
Раздались недоуменные возгласы:
— Как же так? Куда им пропасть? Не пропили же мы их — и то сказать.
Проня приблизился к председателю, как первоклассник к строгой учительнице, и смущенно пояснил:
— Вы каждый номер брали за двойник, а ить головные-то кошмы с три наката.
— Вот видите! — обрадованно подхватил бригадир. — Создалась ситуация, на которую есть шутка-прибаутка: никто не в догадке, что дверь на накладке.
Под смех колхозников Барабошкин указал председателю на передние кошмы, сплоченные в три ряда с той целью, что на них сосредоточивался основной груз: лодка, пара якорей, снасти и сами сгонщики. Хотя председатель и был удовлетворен выяснившимся недоразумением, но слушал бригадира насупившись: ему не понравилось, что находчивое замечание Прони бригадир обратил в шутку. Он отыскал взглядом Проню: тот как ни в чем не бывало поправлял на скученной снасти соскользнувшие навитки. «Курьезный, однако, парень», — заключил про себя председатель. Раздражение мало-помалу улеглось в нем. Обожженные брови разомкнулись у переносья. На скулах под кожей, местами в красноватых пятнах от ожогов, перестали пульсировать лиловые жилки.
— Коли устали, говорите, я не возражаю против отдыха, — примирительно сказал председатель и выложил из мешка на бревна четыре больших леща. — Варите уху. Только давайте без проволочки: по радио передавали, что во второй половине дня возможен дождь и ветер. Не настигло бы нас на открытом плесе.
Кто-то выразил сомнение:
— Не с чего быть дождю. По Москве, спору нет, там, может, и капнет. Но ведь до нас от Москвы без малого четыреста километров. Не всегда сходится по передаче. И касательно ветра... к сумеркам скорее стихнет, чем раздуется.
Колхозники стали оглядывать небо. Ясное и лазурное над головой, оно к горизонту переходило в мглистый, пепельно-розовый тон. На западной стороне, над полоской берега, где виднелось село и откуда дул ветер, эта мглистость сгустилась плотнее, и подернутое ею, на вечер склонившееся солнце расплылось и пламенело. Нет, ничто пока не вызывало тревоги и не омрачало бодрого настроения сплавщиков.