— Я должна показаться вам странной, и вы можете очень худо подумать обо мне. Может быть, я слишком свободна в своих выражениях, что не прощается у вас, в вашем холодном Петербурге. Но m-me Репина, у которой я имела… имела удовольствие… познакомиться с вами, служит мне гарантией, что я…
Барон низко поклонился и сказал:
— Княгиня, вы меня конфузите!
Аврора бросилась к кофейнику.
— Ай, ай, мой кофе, кажется, убежит! Вы видите, барон, я настолько ждала вас, что даже приготовила кофе, чтобы вас угостить. Вы не думайте, что это что-нибудь обыкновенное. Это моя гордость: никто у вас здесь, наверное, не знает рецепта его приготовления. Хотите кофе?
Барон поднялся, взял чашку из рук княгини и поднес ее к своим губам.
— Какой аромат!
— Да, — ответила вскользь Аврора.
И потом прибавила с особенным выражением:
— В нем есть особенности, о которых вы не подозреваете.
Она стала наблюдать.
С бароном происходили странные вещи. Он чувствовал, как что-то вроде пустоты постепенно овладевает его мозгом; внутреннее пламя жгло его душу. Он больше уже не был самим собой; посторонняя сила господствовала над ним, и бессознательно он впал в полное ее подчинение; его мысли быстро сменялись одна за другой и были бессвязны и вместе с тем сладки, словно им овладело опьянение, похожее на опьянение эфиром или гашишем. Он чувствовал и действовал, но как бы во сне, и иная личность рождалась и развивалась в нем, и для этой личности все его прошедшее уже не существовало.
Он сказал, вероятно, под влиянием этого нового возрождения:
— Что за чудесный кофе! Или, может быть, это потому, что все заграничное кажется нам прекрасным?
— Люди или вещи?
— Все!
— Даже женщины?
— В особенности женщины.
Княгиня обворожительно улыбнулась.
— Это объяснение, барон?
— Может быть, — сказал Варенгаузен в полузабытье. — Да, княгиня, вы правы, вы тысячу раз правы, сказав мне имя той силы, которая привела меня сюда помимо меня самого! Я пришел под влиянием воли гораздо высшей, чем моя.
Он остановился и провел рукой по лбу. Аврора смотрела на него с торжествующей улыбкой, не спуская с него своих красивых, но жестких и холодных голубых глаз.
— С тех пор, как я около вас в этом будуаре, с тех пор, как я вдыхаю воздух, которым вы дышите, с тех пор, как я выпил из ваших рук напиток желания и страсти… О, с тех пор я понял все — и я ваш, ваш телом и душой, я ваш всем моим существом!
Он опустился на колени около низкой тахты, на которой полулежала Аврора, и обнял ее колени.
— Я не знал любви, теперь я знаю ее… Каким волшебством открыли вы мне глаза? Какими чарами разбудили мое сердце? Может быть, вы — маг? Может быть, вы — колдунья?
Аврора расхохоталась.
— Бог мой, как он смешон! Послушайте, на свете нет магии, кроме магии женщины, которая хочет любви!
— И вдобавок, когда она прекрасна, как вы, — пробормотал барон и, окончательно опьяненный, упал к ее ногам.
А Аврора медленно наклонилась над ним, как жрица зла, пожирая пламенеющими глазами распростертое пред ней тело…
XI
Наступили белые ночи, роскошь и краса северных стран. С девяти часов вечера весь Петербург погружался в белесоватый сумрак, фантастической пеленой спускавшийся на огромный город. Здания казались больше, улицы уже, а памятники двоились и точно оживали в необычной обстановке призрачной ночи. Белое небо отражалось в белой воде каналов и белая ночь, распростершись над красавицей Невой, купала в ней свои бледные крылья.
Но кто не восторгался белыми ночами, запахом сирени и последней улыбкой умиравшей весны, так это Моравский. Старик ненавидел эти ночи и проклинал их от всей души, они не давали ему спать. Обыкновенно к этому времени он уже уезжал за границу. Но теперь Фадлан обещал ему еще один интересный опыт, не говоря, какой именно. Прошел уже целый месяц, а Фадлан все тянул и откладывал исполнение своего обещания со дня на день; профессор злился, но, снедаемый любопытством, в свою очередь принужден был откладывать заграничную поездку на неопределенное время.
Наконец давно желанный час наступил. Утром Моравский нашел у себя на столе записку, написанную неровным и крупным почерком Фадлана.
«Дорогой профессор, — писал доктор. — Если вам угодно принять участие в любопытном опыте и помочь мне, то прошу вас сегодня пожаловать ко мне к десяти часам вечера. Не знаю, будет ли удача? Но, во всяком случае, увидите много интересного».
В десять часов вечера Моравский был уже у Фадлана.
— Итак, доктор?..
— Итак, дорогой профессор, следует приступить ко второму опыту, при котором мы постараемся не рисковать более нашей жизнью. Помните, я вам говорил о пепле, оставшемся после сожжения трупа нашей бедной Таты?