Вега
НА ВЕРШИНАХ ЗНАНИЯ
(Оккультный роман)
Русский оккультный роман
т. X
Deva narãn raksanti.
Боги охраняютъ героевъ.
Sãmanĩ va ãkũtih samãnã hrdayãni vah
Samãnám astu vo máno yáthã vah sūsahãsati
Одинаково ваше намѣреніе, согласны ваши сердца.
Да будетъ единой ваша мысль, чтобы вмѣстѣ вамъ стало легко.
Предлагаемый роман написан с целью познакомить читателя с некоторыми оккультными понятиями и учениями, изложенными в более легкой и доступной форме. Он не представляет собою самостоятельного творчества, но простую переработку трудов многих западноевропейских и восточных оккультистов и герметистов, старых и новых[1].
Встречающиеся в книге заклинания приведены частью из творений папы Льва III, другие из рукописных источников, иные взяты из уцелевших гримуаров, иные извлечены из русской оккультной литературы, еще мало известной и неразработанной, но значительно превышающей, по богатству духа и высоте мысли, западноевропейскую.
Тем, кто, гордые знанием нынешней науки, отрицают возможность и действительность описанных в романе явлений — следует помнить слова одного из прославленных жрецов этой науки, R. Virchow'a: «То, что называется естественным законом, изменяется с ежедневным накоплением нового материала».
I
Съезд у Репиных нынче начался довольно поздно: несмотря на первый час ночи, к особняку на Морской без конца подъезжали кареты, одиночки, моторы и санки. Скрипели полозья, визжали по мерзлому снегу колеса, поминутно хлопали каретные дверцы. Длинный ряд экипажей вытянулся около обеих панелей. В морозном воздухе стоял смешанный гул окриков, топота конских копыт, гудков автомобилей и особенный шорох, всегда сопутствующий крепкому морозу. А два больших костра, зажженных на улице для озябших кучеров, злились и шипели, и застилали едким дымом своим улицу, сообщая картине своеобразный и фантастический вид.
Старая Репина давала бал по случаю совершеннолетия своей внучки, единственного отпрыска угасавшего рода. Зато этот рано осиротевший отпрыск был в своем роде совершенством. Юная внучка обладала редким изяществом, милой грацией и женственностью и вдобавок была единственной наследницей миллионного состояния бабушки.
Бал был, конечно, блестящ, а радушие и гостеприимство хозяйки давно известно. Поэтому сегодня у нее собрался весь Петербург. А так как Репина слыла женщиной не совсем обыкновенной и чуждой предрассудков, — в ее палатах встретились самые разнообразные элементы.
Здесь были представители всевозможных профессий: ученые, адвокаты, доктора, военные, банкиры, артисты, писатели, одним словом, все так или иначе выдающиеся из общего уровня люди. Серьезный разговор мешался с легкой болтовней, политические темы переплетались с ядовитой критикой новейшего литературного произведения. Увлекательный вальс Падуриано, доносившийся из бальной залы, робко примешивал свою певучую волну к аккордам романса, исполняемого автором в отдаленном салоне. Взрыв хохота прерывал размеренные стихи модного поэта. Обворожительные туалеты дам, сладкий запах духов, блестящие мундиры, черные фраки, остроумная болтовня, дразнящая атмосфера флирта, все это давало настроение. Бал нужно было считать вполне удавшимся.
Настоящее и непринужденное оживление, редкий гость нынешних вечеров, царствовало в нарядном белом зале. Как-то особенно хорошо плясалось под оригинальную музыку румын, бывших нынче в большой моде. Опытный дирижер сплетал и расплетал пеструю гирлянду танцующих, искусной рукой запутывая в замысловатые фигуры живой клубок. Молодежь хохотала и веселилась до упаду, как никогда.
Но больше всех веселилась Тата. Разрумяненная и радостная, вся — оживление и порыв, она была живым олицетворением цветущей молодости. Счастливый смех дрожал на пальетках ее платья, искрился в лучистых глазах, таился в пышной прическе, невидимкой летал с надушенного веера. Сколько верст сделали сегодня ее изящные ножки, не справляясь об усталости своей госпожи? Но Тата переходила с рук на руки и без усталости делала бесконечные туры по залу: она была царицей бала по праву своей молодости и красоты.
Старая хозяйка сидела в желтой гостиной, окруженная группой гостей, и разговаривала со своей старинной пансионской подругой Фанни Эргельской, про которую говорили, что она всегда всех и все знает.
— Какой прекрасный съезд сегодня, — сказала Эргельская. — Множество народа, и очень интересного. Твою внучку можно поздравить, ma chérie![2] Ведь это все для нее. Я сейчас была в пале: Тата порхает и кружит головы. Немножко рано… А впрочем, оно, пожалуй, хорошо: раньше перебесится.
— Я еще ожидаю кое-кого. Держу пари, что ты сейчас изумишься… доктора Ибн Фадлана. Восточный мудрец, философ и целитель, как говорят очень многие.
— Ибн Фадлан? Это еще что такое? Я про такого не слыхала.
— Я говорила, что ты будешь удивлена. Сегодня он у меня в первый раз. Мы на днях познакомились у Ивановых. Очень интересный мужчина и притом выдающийся ученый, несмотря на свою молодость. Он приехал несколько дней тому назад. Ивановы, оказывается, знали его еще на Востоке. Я тебя удивлю больше: я ожидаю, кроме Фадлана, княгиню Джординеско, тоже очень интересную валашку… Ну… должна тебе сказать, что я лично совершенно ее не знаю!
Эргельская удивленно передернула плечами.
— Как так? Каким образом попала к тебе на бал незнакомая особа? Модное течение? По теперешним временам княжеский титул не совсем достаточная гарантия… Et bien[3], немножко социализма?
Графиня улыбнулась.
— Неделю тому назад я получила письмо от моей племянницы Адды Непатенской…
— Ее муж при посольстве в Бухаресте?
— Именно. Племянница просила принять участие в княгине Джординеско, ее большой подруге. Молодая женщина, оказывается, приехала в Петербург, никого не знает и, разумеется, скучает; вдова, молода, красива, одинока, богата, чего еще? Путешествует, чтобы рассеяться и забыть мужа, умершего два года тому назад. Подруга Адды, ты понимаешь? Письмо Адды такое сердечное и теплое… Я послала ей приглашение, не ожидая визита: иногда можно пренебречь официальностями.
— Может быть, еще кто-нибудь из новых? Моя слава живого справочника, кажется, начинает колебаться.
— Можешь успокоиться: кроме экзотического доктора и Джординеско незнакомых. А знакомые не все в сборе: я не вижу здесь Хелмицких. Признаться, меня это нисколько не удивляет: они совсем одичали. Молодая Хелмицкая, то есть не Хелмицкая, а Варенгаузен, все еще без ума от своего мужа; впрочем, это у них взаимно… Влюблены друг в друга, как индюки, — образцовое супружество!
— Какая скука!.. Кажется, ты их сосватала?
— Да, я горжусь этим. У меня счастливая рука: их медовый месяц продолжается вот уже второй год.
— Немного долго, n’est ce pas[4]?
— Ах, друг мой, для любви нет времени. Они совсем меня забыли, старуху, да и вообще нигде не показываются, настолько заняты друг другом. Но Хелмицкая обещалась все-таки притащить их сегодня ко мне, чему я ни на минуточку не поверила.
— Не пройти ли нам в зал посмотреть, как бесится молодежь?
— Пойдемте, это заражает и молодит.
Репина поднялась с кушетки и, окруженная собеседницами, вышла из салона.
В зале царило полное оживление, уже начинался бесконечный котильон. Посреди сверкающего круга молодых оживленных лиц, обнаженных плеч, легкого газа, кружев и лент, в тучах конфетти и серпантина стояла золоченая колесница с цветами. Оттуда сыпались на танцующих лилии, розы, ландыши и фиалки: бабушка не пожалела своих оранжерей для любимой внучки. Маленькие ножки легко и грациозно скользили по паркету зала, отражавшему в себе тысячи огней. И сами стены старинного дома, казалось, принимали участие в общем веселье.