Как будто бы отдаленное воспоминание промелькнуло в памяти молодой баронессы при этих загадочных словах Фадлана, но она ничего не успела возразить, так как в разговор вмешался Моравский.
— Я понимаю, это гипноз, — обратился он к доктору. — Я понимаю еще, что в этом случае вы послали… вы послали душу субъекта туда, куда вам было угодно. Но как случилось, что эта женщина видела баронессу? Вот этого я не понимаю.
Фадлан не без иронии посмотрел на него.
— Там, где гипнотизеры Запада допускают случаи посылания души, там маги своей волей посылают призрак тела и даже само тело, если нужно, дорогой мой друг!
В то время, как в доме Фадлана происходили описанные события, молодой Варенгаузен лежал в каком-то полузабытье на низкой тахте в будуаре у Джординеско.
Уже в продолжение трех недель он плохо сознавал, где он. Сейчас ему казалось, что голова его совершенно пуста и мысли не за что зацепиться; не было никакого воспоминания и вместе с тем не было никакого интереса к жизни. Он бессмысленно смотрел на красавицу-княгиню, которая стояла перед черным алтарем в длинных одеждах и египетском уборе на голове, сверкая драгоценностями и своей красотой. В жаровне курились ароматы, и завеса не скрывала черного зеркала.
— Шеваиот! Шеваиот! Шеваиот!
Она бросила щепотку куренья на жаровню.
— Шеваиот, соедини твою всемогущую волю с моей!
Глаза ее изумленно раскрылись: клубы пахучего дыма, вместо того, чтобы подниматься кверху, низко стлались по полу.
— Что такое? Дым жертвоприношения не принят? Есть чужое влияние?
Она с удвоенной силой приступила к заклинанию.
Барон слегка приподнялся на тахте. Он увидел, как под влиянием заклинаний в темном зеркале медленно образовался светлый круг. Круг этот сначала был бледен и расплывчат; постепенно он удлинился, проступили контуры человеческого тела, вырисовалась стройная женская фигура, наконец, прояснело и лицо: можно было разобрать все черты до самой маленькой.
— Надя!
В мозгу барона сверкнуло воспоминание.
— Надя!
Джординеско взглянула в зеркало, но изображение пропало раньше, чем она могла что-либо увидеть.
— Что это? Начинается битва? Горе тому, кто осмелится попытаться вырвать у меня существо, которым я живу!
Она подняла руки, мысленно произнесла одно из самых могущественных заклинаний и начертила в пространстве обратный пантакль.
— Надя! — в третий раз вскрикнул барон.
Аврора так и впилась главами в зеркало: в светящемся круге появилось изображение баронессы, испуганной и взволнованной, как бы старающейся скрыться.
— Я так и знала! — вскричала Аврора. — Погоди же!
Барон пролепетал:
— Что ты хочешь делать?
— Что? Уничтожить прошлое, больше ничего!
Она, как тигрица, бросилась к черному зеркалу и остановилась, как вкопанная: рядом с баронессой появилось другое изображение, изображение человека, который недвижимо стоял с высоко поднятой правой рукой, у которой были сложены вместе три пальца, и с левой рукой, опущенной к земле.
Это был Фадлан.
Аврора пришла в бешенство при виде Фадлана.
— Он!.. Он осмеливается?.. Да будет!.. Я его уничтожу!
Барон окончательно вспомнил.
— Несчастная, что ты хочешь делать?.. Пощади! Это моя жена, я ее люблю!
— Он ее любит! — прошипела Аврора.
Она собрала всю свою волю и, обернувшись к барону, угрожающе протянула к нему руки. Без сопротивления, без крика Борис, как сноп, упал навзничь к подножию алтаря. Но, когда Аврора обернулась, в черном зеркале ничего не было, видение исчезло.
— А! — вскричала Аврора, вся дрожа от ненависти, — это война? Война без пощады… Шеваиот, ты поддержишь твою рабу!
Она снова подбросила новую щепотку куренья в жаровню, дым густым столбом поднялся кверху.
— Шеваиот, тебе угодно мое жертвоприношение! О, великий и славный дух, ты будешь удовлетворен вполне!
Не обращая внимания на неподвижное тело Бориса, она зажгла на алтаре три свечи из черного воска, стоявших в высоком канделябре из оксидированной бронзы. Красноватый свет разлился по комнате, тускло освещая алтарь, Аврору над неподвижно лежащим Борисом и отражаясь в черном зеркале.
Она сбросила с себя одежды и молча остановилась нагая пред алтарем, повторяя в уме своем священную букву:
— ШИН!
Потом Аврора взяла большой хрустальный кубок и, поставив его на маленький столик и протянув над ним свою левую руку, серебряным кинжалом нанесла себе удар в предплечье. Горячая кровь струей потекла в кристальный кубок и наполнила его почти до половины.
Тогда, взяв в одну руку кубок, а в другую засохший стебель розы, на котором запеклась кровь Фадлана, она высоко подняла их над головой и торжественно подошла к алтарю. Там, наступив ногой на неподвижное тело Бориса и зажмурив глаза, в неописуемом порыве злобного восторга, она проговорила:
— Шеваиот! Великий Шеваиот! Я, твоя раба, — я пред тобой… я принесу тебе в жертву заклятую кровь, и жизнь врага моего будет связана с моею!
Она опустила голову и несколько минут оставалась как бы в полузабытье.
— Шеваиот, великий Шеваиот! Благоволи принять приносимую тебе службу и великое жертвоприношение крови!
Аврора опустила стебель розы в чашу с еще дымящейся кровью.
— Тебе, великому владыке зла, тебе, победному духу тьмы, тебе, могучему царю горя и слез!..
Она поставила на алтарь чашу и, наклонившись над ней, стала шептать:
— Ангел с мертвыми глазами, повинуйся! Крылатый бык, работай! Скованный орел, подчинись! Змей, упади к моим ногам! И пусть вода вернется к воде, горит огонь и дышит воздух, и земля покроет землю. Ози, Озуа, Озия!..
Она подняла руки и высоким голосом нараспев заговорила, заканчивая каждую строку быстрой скороговоркой: