— Будьте уверены, господин Коррадо, он заговорит, — с улыбкой в заблестевших глазах сказал Кобылин.
— Проваливай. Тебе сутки, чтобы развязать ему язык.
— Будет сделано! — вдохновенно кивая, произнёс комиссар и поспешил к двери.
Спускаясь по лестнице в сырые застенки, Кобылин что-то громко напевал, нарочно фальшивя. Приблизившись к заключённому, комиссар сделал жест охране, и те удалились.
— Ну что, дорогой? Поговорим? — заглядывая в измученные глаза Эстебана, спросил Кобылин.
Подвешенный на цепях гладиатор опустил голову. Потирая сквозь расстёгнутый ворот волосатую грудь, комиссар подошёл к печи и стал раздувать меха.
— Слышишь, как гудит пламя? — задыхаясь от усердия, сказал Кобылин. — Молчишь? Ну ничего. Сейчас ты станешь более словоохотливым.
— Чего тебе от меня нужно? — усталым басом вдруг спросил Эстебан.
— Где твои дружки? Что ты знаешь об «Оплоте»? Где собираются эти подпольщики?! — взглянув на узника, ответил вопросом на вопрос Кобылин.
— Тебе придётся пытать меня до смерти. Мне нечего тебе сказать, — со вздохом сказал Эстебан.
— Все так говорят. Пока я не делаю вот так… — произнёс Кобылин и, развернувшись к несчастному, приложил к его ноге раскалённый добела прут.
Эстебан, зазвенев цепями, дёрнулся. Скрежет зубов и звериный рык эхом заметались по темнице.
— Что ты знаешь об «Оплоте»?! Кто им руководит?! — брызгая слюной, зашипел Кобылин.
— Я никогда не слышал ни о каком «Оплоте». Я в городе только четыре дня. Проснулся у фермы в стоге сена. Неподалёку от кладбища. Клянусь, я не знаю, о чём ты спрашиваешь! — тяжело дыша, сказал Эстебан.
Кобылин сунул прут обратно в печь. Обойдя узника, он с силой потянул на себя рукояти деревянного колеса, после чего цепи натянулись, чуть не вывернув руки Эстебана из суставов.
Гладиатор глухо застонал.
— Говори, тварь! Не то до смерти замучаю! — обтирая кепкой мокрое от пота лицо, произнёс комиссар.
— Я не знаю, о чём ты меня спрашиваешь, — тяжело проглотив комок боли, снова ответил гладиатор.
Кобылин подошёл к печи и снова взял прут. Вернувшись к узнику, он приложил раскалённый металл к его груди и стал медленно выводить на ней алую звезду.
Эстебан вздрагивал и ревел, отчего связанные за его спиной руки всё больше выкручивались.
— Мельница! — закричал Эстебан. — Мельница за деревней! За ней старый дом с проваленной крышей. В его подвале они собираются каждый вечер… — обессиленно произнёс Эстебан и повесил голову.
— Уже лучше, — сплёвывая на пол, сказал Кобылин. — Живи пока. Ну а это тебе за время, которое ты у меня отнял, — добавил он и несколько раз ударил Эстебана прутом, с шипением оставляя на его теле широкие красные полосы.
Швырнув прут на пол, комиссар пошёл наверх, оставив потерявшего сознание гладиатора висеть на натянутых цепях. Выйдя на улицу, Кобылин высморкался прямо под ноги стражникам и, обтерев нос рукавом, кивнул головой на дверь темницы.
— Снимите эту мразь! — сквозь зубы процедил он и отправился в комендатуру.
Глава 6
Трактир галдел. На столах гремели игральные кости. Отовсюду доносился пьяный смех.
— И тут я ору ему: «Уводи вправо! Прижимайся к скалам!» А вражеский галеон за нами так и идёт, ну и пропорол брюхо на рифах! Ха-ха-ха!!! — хлопнув кружкой об стол, рассмеялся Барт.
— Чёртов лис! — звонко шлёпнув ладонью по колену и покачивая головой, произнёс Веласкес.
— Кажется, я обожрался, приятель, — откинувшись на стуле и тяжело выдохнув, признался пират.
— Точно тебе говорю, местный повар продал душу дьяволу, — прижимая указательный палец к губам, сказал конкистадор. — Я ничего вкуснее этих пирогов не ел, даже при дворе королевы! Клянусь тебе, — поглаживая кирасу, добавил он.
К столику подошёл неприметного вида горожанин с кружкой, в которой бряцали игральные кости.
— Почтенные господа, не желаете сыграть? — переводя взгляд с Хуана на Барта, спросил тот.
— Да, пожалуй! Я это дело уважаю! — откинувшись на стуле, произнёс пират и весело взглянул на Хуана.
— Ну, уж нет. Увольте, — отмахнувшись, сказал испанец. — Эти плебейские игры не мой конёк.
— На самом деле у меня к вам дело, — понизив тон и продолжая заискивающе улыбаться, произнёс незнакомец. — Пригласите меня за стол, если вас не затруднит, не хотелось бы привлекать внимания.
— Дело? — насторожился Веласкес. — Ну присаживайся, если не шутишь, — прищурившись, добавил он и покосился на Барта.