Волки заткнулись, а я понял, что не дышу. Тогда он и появился.
— Луна? — донесся до меня обеспокоенный голос. — Луна, ты где? Луна, это же не ты?
Я спрятался за стог; не хватало еще, чтобы меня обвинили в бездействии. Столько раз посещал это воспоминание, а боль такая же, как прежде.
— ЛУНА!!!
Я знал: сейчас мальчик увидит волков и рванет за стог. Так и произошо.
— Ты кто? — выпалил мальчик, едва увидев меня.
— Меня зовут Астар. Я здесь недавно.
— Луна… — забормотал Маркус дрожащим голосом. — Мама сказала мне… они съели ее, Астар! Они съели мою сестру-у-у!
Мальчик разревелся, а я сидел на корточках и боролся с чувством вины. Так ярко. Зря я доставал Лехтинена. Мог бы найти другое воспоминание…
— П-почему ты ее не спас? — спросил он прямо.
— Я испугался. Так же, как и ты.
— Ты взрослый…
— Мы тоже боимся.
Мальчика била крупная дрожь, но слезы уже не шли. Горе медленно сменялось ступором. Тогда я снова вышел на сцену.
— Я не совсем понимаю, что произошло. Волки летом трусливы. Они просто не могут выйти стаей из леса и… — я не договорил, щадя чувства мальчика.
Я сделал только хуже. Глаза Маркуса вновь наполнились слезами, и он закрыл их руками, всхлипывая. Маленький, несчастный коллега Лехтинен.
— Ну, ну, Маркус, — я обнял мальчика; теперь он ревел мне в рубашку. Я чувствовал, как расползается мокрое пятно. Даже не спросил, откуда я знаю его имя; доверчивый. В нашей стране это позволительно. Тем более, деревенские все друг друга знают.
— Луна, — плакал Маркус. — Наша Луна…
Я мягко отстранился и положил руки ему на плечи.
— Это были не волки, Маркус.
— Но кто? — всхлипнул мальчик.
— Подумай. Ты здесь и сейчас, но попробуй… отстраниться.
Маркус расплакался снова.
— Я не могу, дядя Астар! — воскликнул он в отчаянии; у меня сжалось сердце. Я уже решил покинуть воспоминание и никогда не возвращаться, когда Маркус заговорил, запинаясь:
— Собаки… В деревне завелись собаки. Бродячие. Сбились в стаю…
О, конечно. Стая собак-парий — редкая угроза. Многие ее недооценивают. В детстве я обходил стороной луговину, которая лежала как раз по дороге к дому. Ровно из-за этого.
— Видимо, кто-то их прогнал, и они бросились сюда, злые как черт, — предположил я.
— Я слышал выстрел, — просипел Маркус. — Час назад…
— Значит, я прав. И ты прав, Маркус.
— Но они были такие огромные… — засомневался мальчик. — И серые.
— В сумерках все животные серы, — произнес я. Не стал говорить, что волки еще и не слишком крупные. Незаметно взялся за рукоять меча. Одной рукой, а другой хлопнул мальчика по плечу.
— Беги. Все будет хорошо.
Маркус, кажется, только того и ждал — вскочил и побежал. Дальше, как можно дальше от места трагедии. И стогов, где встретил странного человека.
— Мама! — услышал я его надорванный голос и зажмурился. Меня трясло. — Мама! Собаки… собаки…
Тогда я вытащил меч и рубанул не глядя.
Вжих.
Клинок встретил сено и прорезал его без усилий… так же, как и ткань воспоминания.
Я открыл глаза и увидел, что мир замер. Ветер больше не колыхал травы. Облака остановились в вечернем небе. Далекая темная фигурка маленького мальчика осталась стоять, как статуя.
Посреди всего этого зияла открытая рана, затягиваясь на глазах. Прежде, чем я успел даже подумать, она превратилась в шрам. Искажение, как на лобовом машины с подогревом стекол. Что-то было видно через его полупрозрачную дымку, но мало. Слишком мало; почти ничего.
Однако начало было положено.