Первое время новая граница оставалась открытой. Многие, в том числе и евреи, переходили на оккупированную немцами территорию и выменивали польские деньги, которые там еще были в ходу, на кожу и ткани. Кто знает, сколько при этом забросили шпионов и диверсантов с обеих сторон? Вскоре на новых рубежах Советы начали строить оборонительную линию. Проблему рабочих рук решили запросто. Издали указ, что опоздавшие на работу более чем на пять минут приговариваются к принудительным работам. Тысячи несчастных любителей понежиться в постели отправили на строительство укреплений. Власти спешили. Еще не закончили работы, а уже перебазировали вооружение со старой границы на новую. Через наш город гусеничные трактора медленно по частям тянули тяжелые орудия.
В начале летних каникул 1941 года Михаил уехал в Минск, в гости к дяде Максу, взял с собой документы, чтобы поступить на заочное отделение университета. В газете я нашел объявление, что в Пинске открывается сельскохозяйственный техникум. Меня тянуло к этой специальности, и я намеревался послать туда свидетельство об окончании семи классов. Сестричку отправили на лето в пионерский лагерь где-то аж за 200 км в Щучинский район под Гродно. Мама радовалась, что Сорелэ сможет развлечься и некоторое время лучше питаться.
НАЧАЛО КОНЦА
С весны 1941 года усилились слухи, что нас ожидает новая война. Жители из-за Буга, пробиравшиеся к родственникам на нашей стороне, рассказывали, что их приграничные, деревни полны немецкими солдатами. В начале июня пришел домой еврейский парень из нашего города, бывший солдат польской армии, бежавший из немецкого плена. Он сказал, что чудом перебрался через границу, поскольку на той стороне даже леса забиты немецкой техникой. Сидел бы молча, а то ночью милиция забрала парня. В понедельник 16 июня появилось сенсационное "сообщение ТАСС". Я его внимательно прочитал в "Известиях", поскольку оно дебатировалось евреями, а последовавшие затем события не дали его забыть. ТАСС опровергал слухи о намерении Германии напасть на Советский Союз. Германия и СССР неуклонно соблюдают условия Договора о ненападении. Концентрация немецких войск объяснялась проведением маневров.
Даже мне, мальчишке, казалось странным: зачем Германии, оказавшейся лицом к лицу с Англией, проводить маневры за тысячу километров от театра военных действий, у границ дружественной страны? Наши евреи, помня итог польско-немецкой дружбы, удивлялись, почему СССР, а не Германия, оправдывается за концентрацию немецких войск?
Через несколько дней новые события заставили нас забыть о международных делах.
В 1939 году еврейское население нашего города удвоилось за счет беженцев. Было им невыносимо тяжело без жилья, работы и без знания русского языка. Нам, знакомым с белорусским языком, легче было его освоить. А родственники, оставшиеся под немцем, писали, что живется им несладко, но, находясь в своих домах (переселение в гетто началось позже), как-то перебиваются. Поэтому многие беженцы не приняли советского гражданства, предпочитая отправиться на прежнее место жительства. Вот теперь их грузили в товарные вагоны для отправки в противоположную сторону - в Сибирь. Одновременно к ним присоединили семьи местных евреев - бывших активистов общины. Власти сообразили, что мононациональный трансфер евреев имеет неприятный привкус и разбавили его, добавив к ним местную помещицу Рейтанову. Помню ее, согбенную старушку, которую усатый кучер привозил на карете к нашему соседу-сапожнику. После прихода красных кучер приютил ее у себя. Теперь ее везли по тому же пути, по которому Екатерина II отправила ее прадеда - Тадеуша. Она оказалась в одном вагоне с бывшим секретарем ляховичского кагала Гилелем Кустановичем его женой, двумя мальчиками и тещей. Ляховичские евреи всегда были в хороших отношениях с семьей Рейтанов, но разве они могли себе представить, что им окажут такую честь делить невзгоды дальней дороги со знаменитой шляхтянкой?
В воскресенье я встал в шесть часов утра. День обещал быть жарким. Надо было по холодку завершить прополку огорода. Я не обратил внимания на далекие глухие взрывы. К полудню собрался на речку. Навстречу - сын доктора Рафеса. Он крикнул:
- Война с немцами! Выступал Молотов, сказал: наше дело правое, победа будет за нами.
Забравшись на пожарную вышку, я увидел черный дым над городом Барановичи. Дома застал плачущую мать, сестричка где-то недалеко от немецкой границы и Михаил в Минске. Несмотря на выходной день, заработали учреждения. В горкоме комсомола маму заверили, что детей из пионерских лагерей привезут домой.
Утром второго дня войны появились грузовые машины с женщинами, детьми и домашним скарбом. Это беженцы - семьи военнослужащих из-под Белостока. Под звуки духового оркестра потянулась колонна мобилизованных нашего города. Они шли в гражданской одежде, без оружия, хотя в городе на складах полка, выбывшего весной на учения, было оружие и обмундирование. За городом их отпустили домой и приказали прибыть в военкомат завтра. Растерявшееся начальство не знало, что дальше делать, не было указаний сверху. Как объяснить, что в то время, как страна с рассвета обливалась кровью, а немецкие танки мчались на восток, навстречу им продолжали идти в Германию эшелоны с зерном и горючим? Страна все еще жила "Опровержением ТАСС", и понадобилось долгих восемь часов после получения немецкой ноты, чтобы Молотов объявил о немецком нападении. Среди мобилизованных были преимущественно евреи нашего города, их так и оставили на верную смерть.
Приведу еще один пример нелепых промахов начала войны. Через много лет мой коллега-агроном Зинов рассказал, что в ту ночь он ждал на вокзале в Бресте поезда, чтобы отправиться на воскресенье к родителям в Кобрин. Запасные пути были забиты порожняком, пришедшим из-за Буга (на немецкую сторону отправлялись груженые вагоны, а оттуда гнали порожняк). С первыми выстрелами раскрылись вагоны и оттуда выбежали вооруженные немцы. Они без боя заняли железнодорожную станцию и направились в город. Рядом оборонялась крепость, но дорога на восток была открыта. Что это было так, мне призналась и гид музея "Брестская крепость". Как же наши славные "карацупы" пропустили врага? А была команда: "Не поддаваться на провокации".
На третий день появились первые признаки паники. Грузовые машины с беженцами, легковушки вперемежку с конными повозками запрудили улицу. В этом потоке я увидел нашу городскую пожарную машину. На ней, цепляясь за что попало, висели еврейские парни. Уезжают. Я зашел домой: может, и нам уйти? Мама всё ждала нашу Сорелэ: а вдруг она вернется и никого не застанет дома?
Следующим утром стало тише. Ночью дочиста разграбили магазины и военные склады, поскольку ушли охранявшие их часовые. Вокруг валялись седла со срезанной кожей. Еще не было слышно гула артиллерии, а в городе уже не стало милиции. Грузовики с солдатами шли навстречу друг другу. Создавалось впечатление, что войска мечутся, не зная куда ехать. Вероятно уже отрезаны дороги отступления. Как быстро все переменилось! Война смахивала на ту, которая разыгралась два года тому назад в Польше. Еще хуже. Сейчас паники больше, и движутся немецкие войска быстрее, несмотря на лучшую вооруженность Красной Армии по сравнению с польской.
Впереди польская линия укреплений, а за старой границей - советская. Немцам к нам не добраться. Ведь слабые финны против сильной Красной армии и то долго сопротивлялись на своей "линии Маннергейма". Ночью с севера стала слышна артиллерийская канонада. Утром установилась тишина, по дороге с запада никакого движения. Наверно, немцев погнали назад. Раньше говорили, что наша армия начеку, а если придется воевать, то только на чужой территории. В середине дня со стороны города Барановичи показалась колонна танков, на башнях алели красные полотнища. Наши танки. Но когда они стали спускаться к мосту, то на середине красных полотнищ я увидел белые круги с черной свастикой. Глазам не верилось: откуда немцы без боя на четвертый день войны оказались у нас? Я вбежал в дом, закрыл дверь на замок. Мама тихо плакала. Затарахтели мотоциклы, послышалась лающая гортанная речь.