«Я четыре раза, – продолжал Н., – делал доклад в Президиум Трибунала о необходимости прекратить ваше дело. Каждый раз Президиум соглашался со мной, а затем внезапно делал мне внушение и приказывал вести дело дальше. Очевидно, в ВЧК у вас есть сильный враг, желающий во что бы то ни стало добиться для вас серьезной кары, самому оставшись в тени, и имеющий возможность в нужной мере давить на Московский Трибунал».
Поговорив еще немного по поводу нашего дела, Н. вдруг заявил нам: будем говорить откровенно, т. к. в ВЧК хотят во что бы то ни стало создать ваш процесс, – то суда избежать нам не придется. Обвинительный акт я составить должен, так скажите мне прямо, отчего Вы не отказываетесь в инкриминируемых Вам Чекой обвинениях, – это я и поставлю в обвинительный акт».
Мы охотно пошли на предложенную нам комбинацию, понимая, что в руках другого, не столь порядочного, как Н. следователя, обвинительный акт будет основан на чудовищных вымыслах провокаторов и примет провокационную, грязнящую партию форму.
В результате через неделю нас снова вызвали в Трибунал, и Н. вручил нам обвинительный акт, состоявший из четырех пунктов (привожу его в сокращенном виде по памяти):
«1. Обвиняемые БОГДАНОВ М.А. и МАЛЬМ Е.Н., состоя членами тайной антиправительственной политической организации, при аресте их 24 октября 1919 г. на даче в Немецкой Швейцарии в г. Казани сотрудниками ВЧК, оказали совместно с другими, находившимися там же членами этой организации вооруженное сопротивление; эти же обвиняемые убили при этом по взаимному сговору тайного сотрудника ВЧК – ПЕТРОВА.
2. Эти же лица проживали в г. Казани по подложным документам.
3. Они имели при себе огнестрельное оружие без соответствующего на то разрешения.
4. Те же лица, при аресте их в г. Казани 19 апреля 1920 г. сотрудниками Казанской Губчека, оказали вооруженное сопротивление стрельбой из револьверов.
На основании вышеизложенного и по «Положению о Революционных Трибуналах РСФСР» гр-не БОГДАНОВ М.А. и МАЛЬМ Е.Н. предаются суду Московского Революционного Трибунала».
Одновременно с вручением обвинительного акта нам была предоставлена возможность ознакомиться со следственным материалом по нашему делу. Еще в ВЧК оно было собрано в один толстый том с надписью «Свинец», данной, очевидно, из конспиративных чекистских соображений. Как в обвинительном акте, так и во всех заключениях чекистских следователей (за исключением, впрочем, следователя по особо важным делам Казанского Особого Отдела – Хмелева) тщательно избегалось упоминание о том, что мы преследовались, как члены Поволжского Областного Комитета ПЛСРИ13, и вопрос об суде над нами ставился, таким образом, в плоскость суда над частными гражданами РСФСР.
Кроме этих заключений и наших собственных показаний мы нашли в деле «Свинец» лишь громадные показания о нас Журавлева и других предателей, наполненные самыми беззастенчивыми фантастическими выдумками о нас. И хотя недостаток времени заставил нас лишь мельком проглядеть эти перлы чрезвычайской деятельности, все же мы вполне уяснили затруднительное положение Н. при составлении обвинительного акта.
Мы начали готовиться к процессу. Взявшийся защищать нас адвокат Я.С. Либсон14 (о котором мы до сих пор вспоминаем с чувством теплого уважения к его симпатичной личности) усиленно рекомендовал нам ввиду явного давления на Московский Трибунал со стороны ВЧК, желающий убить нас чужими руками на «законном основании», требовать перенесения нашего дела в Верховный Трибунал, более независимый от ВЧК.
Однако, посоветовавшись с членом ЦК И.З. Штейнбергом15 (который являлся нашим официальным защитником от партии, так как в то время мы, отказавшись еще в конце 1919 г., как и вся партия ПЛСР, от вооруженной борьбы с большевиками стояли на позициях легализованной до некоторой степени правительством части партии, возглавляемой Штейнбергом), мы решили процесса не оттягивать и идти на суд, чтобы использовать эту публичную трибуну для освещения истинного характера революционной деятельности ПЛСР.