– Обвиняемый Богданов, состоите ли членом какой-либо партии?
Невольно улыбнувшись этой бюрократической формальности, я отвечал:
– Да, имею честь состоять членом партии левых социалистов-революционеров интернационалистов.
Публика встрепенулась, и скучающее выражение исчезло с лиц судей. Белорусов начал задавать вопросы, громче и внимательнее выслушивать ответы.
– Состоите ли членом какого-либо профсоюза?
– Да, состою, – отвечал я, – членом профессионального союза трудового крестьянства.
– Такого союза не существует, – оживился угрюмо сидевший до этого времени Шиллерт.
– Этот профсоюз существует в данный момент вследствие преследований коммунистического правительства нелегально, но скоро будет я, надеюсь, существовать и легально.
Ответил я под одобрительный шепот зала.
– Как вы относитесь к Советской власти? – продолжал обычный опрос Белорусов.
– С 1917 г. и по настоящий момент я признаю и борюсь, как член партии ЛСР за доподлинную власть свободно избранных трудовых Советов.
– Так, что же по вашему, сейчас нет власти Советов, если вы боретесь за нее? – задал мне Белорусов «ехидный» вопрос.
– РКП21 в своей диктатуре над трудящимися настолько далеко ушла во всей своей внутренней политике от принципов советской демократии, провозглашенных октябрьской революцией.
– Но ведь Россия за эти три года далеко ушла от октября 1917 года, – с улыбочкой заметил Белорусов.
– Да, только не вперед, а назад… – ответил ему с места Евгений.
Дальнейшие вопросы, требуемые формальностями делопроизводства не вызывали возражений. После такого же точно допроса Евгения, Белорусов приступил к чтению обвинительного акта, уже приведенного мною выше и, окончив его, обратился ко мне с вопросом, признаю ли я себя виновным в перечисленных преступлениях?
– Фактическую сторону дела, изложенную в обвинительном акте, – отвечал я, – признаю, но виновным себя не признаю, ибо не признаю права Московского Трибунала, как филиального отделения РКП, судить меня, представителя ПЛСР, и мою революционно-социалистическую деятельность, за которую я несу ответственность не перед РКП, а перед трудящимися России и сего мира.
Такой же ответ дал и Евгений, и Трибунал перешел к детальному рассмотрению нашего обвинения. До обеденного перерыва Трибунал копался в нашем революционном прошлом, время от времени пытаясь вытащить кое-что из провокационного материала дела «Свинец». В час дня был объявлен перерыв на обед, и мы отправились обедать в столовую для арестованных и конвоиров. Трогательно было смотреть на наших конвойных, совершенно переменивших свое отношение к нам, пытавшихся во время обеда подсунуть нам лучшие куски из того жалкого количества еды, которое полагалось в столовой на обедающих и неутомимо расспрашивающих нас о партии ЛСР, о ее позиции в аграрном и других вопросах.
В два часа Трибунал возобновил заседание и теперь перешли уже к инкриминируемым нам обвинительным актом преступлениям. Второй и третий пункты обвинения совершенно не затрагивались Трибуналом, т. к. ясно было, что и проживание по фальшивым документам и ношение оружия «без установленного на то разрешения» являются неизбежными для членов революционной партии, подвергающейся бешеным гонениям правительства. Но к нашему удивлению, так же мало внимания Трибунал уделил и последнему пункту (а также и первой части пункта I – вооруженного сопротивления 24 октября 1919 г.). Очевидно, даже до их судейского сознания дошла простая истина, что, даже отказавшись от вооруженной борьбы с РКП, революционер социалист имеет право отстаивать всеми силами, способами, свое человеческое достоинство, если к нему применяются методы арестовывавших нас чекистов.
Таким образом, центром тяжести всего судебного разбирательства стал вопрос об убийстве провокатора Журавлева-Петрова. Одновременно с этим явно определилось стремление Трибунала во что бы то ни стало квалифицировать этот факт, как простое уголовное деяние и тем получить основание для нашего осуждения. Одно за другим отклонялись ходатайства Либсона о вызове свидетелей, которые могли бы охарактеризовать казнь Журавлева, как и всю нашу деятельность, с точки зрения революционных традиций, полное соответствие ее с принципами октябрьской революции и т. д. Настроение публики постепенно становилось все напряженнее.
После того, как я полностью признал факт убийства нами двумя Журавлева и описал обстоятельства этого, Шиллерт задал мне негодующий вопрос.
– Так значит, вы убили Петрова без санкции всего Областного К<омите>та вашей партии? И у вас не было даже официального постановления вас двоих, как единственных в тот момент членов ОК?