— У них сенокосы, — говорил Васильев.
— То-то и дело, что сенокосы, — подхватывал Хлебников. — Были бы у нас такие сенокосы, мы бы вдвое против вас получали. Вы ведь на сторону сено продаете, что я не знаю, что ли.
— А у вас зато валунов нет. У вас земля чистая.
— А вам кто мешает валуны прибрать? Верно, Васильев?
— МТС бы попросили, она бы и прибрала, — говорил Васильев.
Вот какие споры происходили в сорок втором году, когда враг стоял под Ленинградом, когда сводки информбюро приносили худые вести, а вся Псковская область была оккупирована, порушена и сожжена. Что там осталось от колхозов и деревень, никому не было известно. Скорей всего, ничего не осталось. И в это тяжелое время три солдата горячились так, будто на днях им придется разъезжаться по своим колхозам и собирать валуны с пашни.
А удивительного ничего нет: просто, как и все мы, верили эти три солдата в нашу силу народную, в нашу общую дружбу и согласие, в мудрую нашу родину. И, что бы там ни было, кроме победы, они ничего не ждали и ждать не могли.
Конечно, они понимали, что разговоры разговорами, а победу надо добывать своими руками. На дядю надеяться не приходится. Я уже упоминал, как они работали, но это увидать надо своими глазами, об этом рассказать невозможно. С легкой руки командира роты прозвали их тремя богатырями, и, когда приходилось наводить мосты или там переправы, самое хитрое дело поручали Васильеву, Ишкову и Хлебникову. Работу друг друга узнавали они, как говорится, по почерку. Подошел раз Хлебников к отесанному бревну, глянул одним глазом и сказал: «Половину бревна Васильев тесал, а половину кто-то другой. Вон они, как заусеницы пошли».
Вот про этот случай, который никогда не забыть мне, я и хочу рассказать вам, ребята.
А дело было на Волховском фронте. Пришлось нам однажды прокладывать колейную дорогу к передовой. Говорили, будто в ночь начнется наступление наших частей и без этой дороги ничего не выйдет, потому что должны проехать тяжелые «катюши», как только танки прорвут оборону противника.
Сами понимаете, как стали работать в такой ситуации. Задание было срочное; пока не кончим, приказано домой не уходить. Да мы бы и сами не пошли, раз такое дело. Нашей роте достался крайний участок, километрах в полутора от переднего края, поскольку рота была первая. Командиры велели работать аккуратно и по возможности соблюдать маскировку. Ну, вы небось сами понимаете, какая тут может быть маскировка, когда лес валишь да дорогу кладешь.
Взялись за работу, как говорится, по-гвардейски. Наши три богатыря отбили себе каждый по участку и давай тюкать наперегонки. Издали было слышно, как разговаривают ихние три топора…
Война есть война, и противник, конечно, тоже не в шашки играл. Не понравилась, видно, ему наша затея. Закапризничал, начал мины кидать.
Скоро стало ясно, что кидали не куда попало — по графику. Минут двадцать ведет огонь по лесу, где сосну валим, потом, опять двадцать минут, кладет мины вдоль трассы. Мы быстро освоились и повели дело так: пока он по лесу лупит — дорогу настилаем, а как трассу обстреливает — лес заготовляем. У него график, и у нас график. Тем более лес рядом.
Однако работа, конечно, тише пошла. Отвлекал он людей от работы. Трех лошадей пришлось снять с трелевки — раненых эвакуировать. Одна мина в термос попала. Был во втором взводе термос, и тот испортил, зараза.
К вечеру, когда потише стало, пошел я вдоль трассы поглядеть, какое у нас положение. Оказалось, не больно хорошее: человек пятнадцать выбыло из строя. Готовая колея в трех местах попорчена. Кроме того, термос.
Иду по деревянной колее, проверяю народ. Гляжу, Жилкин грязный сидит, ерши заколачивает. Мина его осколком не достала, так хоть грязью заляпала. Иду дальше. Вижу, Ишков разбитую миной слегу меняет и Хлебников вдалеке, у самого конца трассы работает. Гимнастерки поснимали, настил укладывают. А Васильева нет нигде. «Может, думаю, на заготовку материала ушел?» Спрашиваю ездовых: «Не видали Васильева?» — «Нет, товарищ старшина, не видали». Что за чудеса? Главное, знаю, что его в госпиталь не увозили. Все раненые через мои руки прошли. Где же он все-таки?
«Ладно, думаю, вернусь, у Хлебникова спрошу». Только подумал, вижу, почти что у самой дороги из кустов сапоги торчат. Отвел кусты, гляжу — Васильев. Лежит белый, как мел, и правый бок весь в крови.
— Чего, — говорю, — ты тут лежишь?
— Убили. Я сюда и заполз.
— Эх ты, — говорю, — голова! Надо людей звать, санитаров. А не в кустах прятаться.
— Санитарам тут нечего делать… Больно дыра глубока.
— Давно ты здесь?