Трах! Что такое? Что-то впереди хлопнуло, и машину повело влево. Сгоряча я подумал, что мина разорвалась, да вроде нет, не похоже. Коля отворил дверцу, поглядел вниз, на переднее колесо, и плюнул.
— Баллон спустил, говорит. Что будем делать, Степан Иванович?
Надо же! В таком неловком месте и такая неприятность.
Но ничего не поделаешь. Что бы там ни было, а на трех колесах не поедешь. Надо переобувать машину. Заглушил Коля мотор, затянул намертво тормоза и стал выкидывать из-под сиденья домкрат, ручку, залатанную камеру. Наши ребята попрыгали из кузова, собрались возле кабинки и давай честить Колю на разные лады, будто он один отвечает за технику.
— Вы вот что, — говорю я им, — не топчитесь на виду, не вводите немца в соблазн. Ступайте-ка пешечком до березового колка. Мы наладим колесо и нагоним. Если, конечно, другое колесо не спустит.
Сказать по правде, я и сам немного забеспокоился, поскольку одно дело — отдать свою жизнь в бою, с пользой, а другое дело — торчать на пустой дороге на манер фигурной мишени. Тем более, и медали еще не получил.
Разобрались наши пассажиры по двое и зашагали быстренько пешим строем, а Коля нашел где-то чурку, подсунул ее под домкрат и стал поднимать переднюю ось. Вы, наварное, знаете, какой тут объем работы: надо отвинтить гайки, снять колесо, скинуть покрышку, вынуть из нее худую камеру, поставить новую, насадить скат на диск, накачать камеру и надеть колесо на место, снова завинтить гайки и прибрать домкрат. Фронт работы, конечно, мелкий, двоим к делу не примениться, но ремонт желательно закончить поскорей, пока с той стороны нашу ремонтную базу не засек наблюдатель.
Хотя делать мне было почти нечего, я считал мое присутствие необходимым, чтобы Коля чувствовал моральную поддержку и попусту не суетился.
Вот я стою позади него и диктую: «Теперь крышку снимай. Теперь давай гайки отвинчивай. Ключ — вот он».
Коля работал быстро и ловко. Отвинтил гайки, выложил аккуратно, друг за дружкой, на крыле, чтобы не ошибиться, какую куда наворачивать. Потом подважил скат ломиком, снял колесо, стал выбивать обруч. «Хорошо, думаю, держит себя в руках парень. Не допускает ни суеты, ни паники». А Коля тем временем стал заправлять новую камеру и вдруг начал рассказывать разные байки:
— Вот, говорит, был у нас на кировской автобазе один дяденька, старый механик, носил две бороды, как сенатор какой-нибудь. Так вот он молодых ребят все спрашивал: какая, мол, главная часть автомобиля? Ему, конечно, отвечали — двигатель, или какую-нибудь другую называли важную деталь. А он головой мотает: «Нет, говорит, не двигатель, главная часть. Если с горы, так ты и без двигателя поедешь, а в гору, если мотор забарахлил, на буксире свезут. А главная, говорит, часть у автомобиля — запасное колесо. Нет запасного колеса — и машина у тебя — коломбина, и ты не водитель, а арлекин». Вот вернусь с войны, расскажу ему, как тут мне приходилось кататься.
Пока он угощал меня беседой, начали стрелять. Примерно километрах в двух позади нас, в аккурат возле того места, где фанерка была прибита, противник стал класть мины. И наша полковая артиллерия стала отвечать.
Я говорю Коле:
— Давай-ка, поторапливайся.
А он говорит:
— Я и так спешу. Помоги качать.
Стали мы по очереди камеру накачивать. Вроде накачали как следует. Коля пнул шину ногой, послушал, как звенит, и велел подкачать еще немного. Потом закрутил ниппель, послюнил его и сел на корточки проверять, нет ли пузырьков, не проходит ли воздух.
Собрался я было накричать на него, но тут мне совестно стало: ведь как ни погляди, а у молодого парня выдержки больше оказалось, чем у меня, у старого солдата, да еще награжденного медалью «За отвагу». Так я и молчал, пока Коля ставил колесо на место, пока обходил машину кругом, проверяя задние скаты, пока собирал в холстину инструмент и закладывал его в ящик.
Наконец мы тронулись, и тут я ему говорю:
— Ну и чудной ты парень. С меня, пока мы стояли, семь потов сошло, а ты, ровно у себя в Кирове, в гараже, гайки крутил. Да еще сказки рассказывал.