Вот комбат думает, а враг кладет и кладет снаряды на оба берега. Только плохо кладет — ему не видать, далеко. А ближе пододвинуться — наши не пускают. Вот ведь беда ему. Смотрим, бежит к нам, нагнувшись, артиллерийский лейтенант. Подбежал, спрашивает:
— Что это вы нас демаскируете?
У него там, недалеко от моста, в низинке, огневая позиция. Комбат говорит:
— Так и так, мол, мины ищем.
Лейтенант засмеялся, дескать, никаких мин тут не было, а саперы табличку поставили, по всей, говорит, вероятности, на всякий случай. В общем, как я думал, так и он.
— Вы давно тут стоите? — спрашивает комбат.
Оказалось, с утра.
— И ничего такого не замечали?
Лейтенант подумал, отвечает, что ничего.
— А вы вспомните, может быть, что-нибудь и было? — не унимается комбат.
— Да ничего не было; валялись вон там две плахи, так солдаты их в болото стащили, когда везли пушки. Только и всего.
Тут, вижу, у нашего комбата глаза загорелись:
— А далеко эти плахи?
— Метрах в двухстах.
— А ну, пойдемте посмотрим.
И они побежали смотреть, что там за плахи. А мы с шофером схоронились за обрывом, чтобы случаем осколок нас не достал, и смеемся:
— Вон какой у нас комбат, на болото побежал мины искать.
Тут и я, дурной, согрешил, стал попрекать товарища Алексеенко за упрямство. Ну, ладно. Слышим, бежит он обратно.
— Пойдем, говорит, Степан Иванович, мне нужна твоя консультация.
Что, думаю, за консультация? Пошел с ним. Вижу, лежат в грязи два бревна — обыкновенные бревна сантиметров по тридцать в комле. Одна сторона стесана.
— Что это? — спрашивает комбат.
Я отвечаю:
— Бревна.
— А для чего они служили?
Я поглядел поближе — вижу, на обоих бревнах вырублены пазы по краям да посередке, ну, как всегда для козел рубят, вроде ласточкина хвоста, чтобы ноги врубить. Только я хотел доложить, что бревна были верхом шестиногих козел, комбат перебивает:
— Из этих бревен козлы были сделаны. Теперь, говорит, если найду вмятины, все ясно.
Пощупал стесанное место, грязь стер; и правда — есть вмятины.
— Мины, говорит, под второй и под четвертой сваями заложены. Пошли быстрей!
Вот, думаю, человек. То курил-курил, а то — быстрей. Иду за ним и не понимаю, откуда он вывел, что под второй и четвертой сваями мины. Подошли к реке. Он и раздеваться не стал, только разулся, документы из кармана вынул — и в воду. Пощупал под водой вторую сваю — и по лицу видно — нашел. Стал четвертую щупать — опять нашел.
Оказывается, что душегубы надумали? Они поставили по обе стороны опоры козла, вывесили верх моста домкратами, поддомкратили прогоны — от этого и вмятины, — а потом стали пилить под водой сваи. Выпилили из них этакие круглые пироги, сантиметров по десять толщиной, а в пустое место сунули мины. И получилась свая как свая, а на глубине примерно метр у нее прослойка в виде противотанковой мины. Вот ведь что надумали. И подгадали, куда мины подвести: под вторую и четвертую сваи; тоже знают, что на эти сваи вся сила ложится, когда машина идет. Ну, а потом разобрали козлы, раскидали бревна, чтобы у нас сомнения не было, и ушли.
Вот в тот день я и понял до конца характер нашего комбата товарища Алексеенко. Это правда: упрямый у него был характер, только упрямство шло от ума, от сознания цели, а не от глупости. Правда говорится: кто прям — тот упрям, а лучше сказать — не упрямство у него было, а настойчивость. Пока ему все до самой мелочи не станет ясно — никогда не отступится, хоть ты его тут бомбой бомби. Конечно, на войне много думать некогда, на войне торопиться надо. Но и на войне, бывает, быстрей получается, когда вовремя притормозишь да подумаешь.
СТАРЫЙ ДОТ
Вот и кончилась война, и прогремел над головами день Победы, и снова судьба завязывает узелок, и жизнь командует — сменить шаг, — начал рассказывать Степан Иванович. — Наши старшие возраста смазываю, винтовки густой складской смазкой и уходят домой: кто вчистую, кто в запас самой последней очереди. Снова окунаемся в гражданскую жизнь, но прежде, чем туда окунемся, надо расквитаться с каптеркой — сдать военное имущество, вещевое, как говорят, удовольствие. И тут начинается: у кого не хватает простыни, у кого — плащ-палатки. А как Ишков будет сдавать противогаз — вовсе непонятно, поскольку у него в противогазной сумке уже год кроме буханки и теплого шарфа ничего нету. Про мелочь и говорить не приходится — разве сочтешь все ежики и шпильки, растерянные солдатами на русских и прусских полях.