Но казалось это все только на первый взгляд. А сунешься в лесок, пройдешь по тропке в «хозяйство такого-то» — и ничего там не найдешь, кроме грибов опят да пробитого пулями зисовского ската. Уехало «хозяйство такого-то» куда-то вперед, и осталась от него одна только стрелка. А выйдешь на дорогу ночью — тянется на запад колонна машин без огней, в кузовах солдаты, сзади прыгают пушки на резиновом ходу, как игрушечные, а по обочинам гремят танки.
Потом наступает затишье. На дорогах пусто и днем и ночью. Части установились по своим местам согласно указаний командования. Километрах в десяти от передовой, среди золотых осинок, схоронилась танковая часть, и ни один танкист не выглянет на опушку, чтобы не выдать боевую технику. Солдаты притихли в окопах, курят в рукава. Комбат пропадает в штабе, а мы для вида занимаемся ямочным ремонтом на пустой дороге.
Враг, конечно, догадывается: что-то неладно. Кидает снаряды, нервничает, просит отозваться. А наши молчат. Молчат и ждут сигнала.
И вот раздается сигнал.
Еще до зорьки во всех концах начинает греметь наша артиллерия. Все заговорило: и дальний лесок, и ближняя горка, и соседняя деревня. Со всех боков бьют пушки, а где-то рядом, возле баньки, ухает дальнобойная батарея так, что звенят стекла в избах. Артиллерия гудит громче и громче, пальба сливается в один сплошной крик, будто нескончаемое «ура» кричат пушки, и уже не поймешь, откуда бьет корпусная, откуда — полевая, а пролетающих низко над головами штурмовиков вовсе не слыхать в шуме орудий. Танкисты скидают чехлы с пулеметов, вытягивают антенны и едут вперед.
Начинается наступление.
Ночью по тревоге снимаемся и мы. Впереди стоит ровное зарево. Это враг оставляет по себе последнюю память — зажигает населенные пункты. Нам приказано обеспечить бесперебойное движение частей на тот берег реки. Немец не успел уничтожить мост при отступлении, видно, побежал быстро, а сейчас спохватился и садит из пушек — пытается нарушить движение. А иногда, для приправы, бомбит с воздуха. По всему видно — работенка у нас будет повеселей, чем мазать известкой надолбы.
А время не ждет. По пути, в сосновом бору, сбрасываем две роты валить лес и готовить материал для ремонта, а мы — наша славная первая рота — большаком направляемся к мосту.
Как поглядели мы на этот мост, так сразу увидели: дело плохо. Врагу все ж таки удалось разбить средний пролет и повредить опору. А высота опоры — метров восемь. С ней полный день проканителишься, а если принять во внимание обстрел и потери в личном составе, так и того больше.
Немец все бьет: то шрапнелью, то кумулятивными. Нарочно задержался, чтобы нарушить нам график. А трехтонка уже везет из борка ошкуренные прогоны. В кузове они не умещаются, так машина тащит их волоком по земле. Нетерпеливый Хлебников распутывает тугие узлы, ломает ногти, ругается и вместе с тремя солдатами принимает тяжелое бревно на плечо. И вот они вчетвером бегут на мост — бегом бегут с шестиметровым бревном на плечах, которое в другое время и шагом бы не донесли. Снаряды падают в воду то справа, то слева, поднимают кучерявые фонтаны — полная река ухи получилась, — а Хлебников оседлал прогон, все равно как Чапаев, и тюкает топориком, зачищает врубку.
Меня поставили промерять дно под разломанной опорой. Полез я в воду с шестом, и после каждого разрыва снаряда накрывает меня волна. Меряю глубину, а сам сомневаюсь: как в такой обстановке будем раму устанавливать? Совершенно невозможно. Сверху вон и то троих унесли, а здесь он и подавно не даст работать. Взобрался наверх — гляжу, последний прогон кладут, а Хлебников топором машет, шумит: «Подавай, мол, накатник, не задерживай!» И тут слышу разговоры: принято решение рубить раму в борке, где готовят материал, возле берега. Я, конечно, сразу понял и обрадовался: сделают раму в тишине и покое, а потом в готовом виде спустят ее, матушку, в реку и по течению переправят на место. Нам останется только поставить ее на попа — и задание будет выполнено. Кто до этой рационализации додумался, неизвестно. Может быть, комбат товарищ Алексеенко, может быть, кто-нибудь из солдат, не знаю. У нас никто не подавал заявки на это изобретение.
Часа через два, глядим, плывет наша опора, и солдаты из второй роты, как заправские плотогоны, направляют ее под левый пролет. А поднять ее на канатах и поставить в нужное положение особого труда не составило. В общем, должен вам доложить: боевое задание было выполнено досрочно и, как говорят, малой кровью. Правда, стрельба со стороны врага сильно поубавилась: наши засекли ихние батареи и накрыли своим огнем, и стал он, бедняга, после этого бить с перерывами, жалко и пугливо. Ударит раз и молчит: перебегает, видать, на другую позицию. А наши — ну просто дыхнуть ему не дают. Попробовал он наслать на мост «юнкерсы», да как увидали они наших «Лавочкиных», так с перепугу поскидали свои «гостинцы» где попало и назад, до дому. И осталось от этих «юнкерсов» одно воспоминание да белые петли на небесах.