Мамсур Аузбиевич Цаллагов
НА ВОЙНЕ ДУНАЙСКОЙ
Документальная повесть
Литературная запись Бориса Шелепова
Ой, ой, на Дунай мы идем,
Ой, Осетии сыны отважные,
Туда, на войну Дунайскую,
Осетии нашей сыны, ой тох![1]
ОХОТНИК ДУДАР КАРАЕВ
Улицы небольшого румынского городка Плоешти залиты весенним солнцем. Блестит глянцевая чешуя черепичных крыш. На небе неподвижная стайка похожих на гусей облачков. Ничто не напоминает о близкой войне, хотя в городе скопилось немало всякого рода воинских частей. Солдаты прячутся в тени густых садов, спасаясь от жары.
Ленивую тишину нарушает дробный стук копыт. По пыльному переулку галопом проносится всадник в синей черкеске и высокой косматой папахе. Сильной рукой он осаживает коня возле кирпичного особняка. На воротах этого дома наспех намалеванная на неровном фанерном листе вывеска «100-С».
Всадник легко спрыгивает на землю и привязывает разгоряченного скакуна к столбику с железным колечком.
Дневальные у главного подъезда дома не обращают ни малейшего внимания на гостя. Один солдат с длинной турецкой винтовкой и коротким тесаком на боку, сам чернявый, как уголь, широко зевает, второй — с русской берданкой на плече, равнодушно усаживается на нижнюю ступеньку крыльца и не торопясь отвинчивает флягу с водой.
— Мне к генералу! С рапортом! — сказал молодой джигит так громко, что сидящий на крыльце вздрогнул и приподнялся.
— Их превосходительство не прымають, — скороговоркой ответил он. — Воны сплять после обеду. В это времъя воны завсегда сплять…
— Когда же прийти?
— Приходите завтра в это же времъя…
Гость кивнул головой. На пороге появился поручик в белом кителе, оба дневальных вытянулись в струнку. Не дожидаясь вопроса, офицер, чеканя каждое слово, сказал:
— Генерал занят. Да вы, собственно, от кого?
— С рапортом к его превосходительству.
— Рапорт? О чем, позвольте? Да вы, собственно, сдайте рапорт в штаб: третий дом справа, там вывеска: «100-Р».
— Я из Сербской армии, — проговорил джигит. — Охотником-волонтером к генералу Столетову Николаю Григорьевичу.
— Вы знакомы с ним? Любопытно. А это ваша лошадь? Где вы ее купили? Не продаете? Я, собственно, могу ее купить. Двойную цену… Хотите?
Гость не мог ответить сразу на столько вопросов и только улыбался.
— Ну, что ж, — продолжал словоохотливый поручик, — мы, пожалуй, с вами сойдемся. Вы кавказец? Прошу в кабинет генерала. Охотника примем охотно! — И, довольный собственной остротой, офицер широко распахнул резную дверь.
Генерал и не думал спать. Его огромный стол был завален бумагами. Поодаль сидел за круглым треножником какой-то армейский чиновник и отчаянно скрипел пером. Столетов диктовал:
— Начальнику полевого штаба, генерал-лейтенанту Левицкому. Доношу вашему высокопревосходительству о необходимости выделения дополнительной суммы из казны на предмет выдачи по две холстины на каждого сербского добровольца, кои не имеют исподнего белья за бедностью… Прилагаю строевую записку.
Заметив вошедших, Столетов приподнял свое доброе коротконосое лицо, чуть тронутое морщинами.
— Ко мне? — И генерал протянул руку ладонью вверх. Человек в черкеске подал мелко исписанный листок. От волнения он забыл представиться. Столетов мельком взглянул на записку и отдал ее офицеру.
— Ох, сколько бумаг! Если я когда-нибудь умру, то не от. пули или сабли, а от бумаг. Читайте, поручик.
Офицер прочитал торжественно: «Желая поступить в число охотников вверенных Вашему превосходительству болгарских дружин, имею честь покорнейше просить ходатайства Вашего превосходительства о зачислении меня в число таковых. При сем имею честь присовокупить, что я находился на службе в Сербии, в армии его превосходительства генерала Черняева, о чем свидетельствуют прилагаемые при сем бумаги.
22 апреля, 1877 г. Осетин Николай Караев».
Столетов мельком прочитал бумаги и измерил взглядом статную фигуру Караева.
— В каком чине служил, молодец, в Сербии?
— Подпоручиком по Тимокско-Моравской армии. Я прибыл туда из Осетии с группой добровольцев на помощь славянам Боснии и Герцеговины, восставшим против турецкого ига.
— Награды?
— Серебряная медаль «За храбрость» и орден Такова, Ваше превосходительство.
— Молодец. Жаль, конечно, что указы князя Милана для русской армии — пустой звук. Поэтому — увы! — чин подпоручика Моравии у нас недействителен. Офицерские чины присваивает государь-император.