— Какой завод? — недоумевая, переспросил Овсов.
— Да кирпичный, тот, что на Лому, — и, не получив ответа, Петр решительно заявил: — Вот что, пойдемте посмотрим, пошевелим мозгами на месте.
Прогулка на завод, который находился в двух километрах от Лукашей, была не ко времени: Василий Ильич собирался сразу же после обеда заняться починкой крыши над хлевом. Отказаться он тоже не решался и, промолчав, переминаясь с ноги на ногу, поглядывал на Кожина.
— Ладно, пойдем посмотрим, — согласился Матвей. — Идем, Василий, чего там.
Идя Зарекой, мимо нового, с затекшими смолой бревнами дома Сашка, они увидели торчащую из окна розовую лысину хозяина.
— Эй, куда? — окликнул их Сашок.
— На Лом, завод смотреть. Давай с нами, Масленкин, — пригласил его Петр.
Они вышли за деревню, спустились в низину и зашагали напрямик по густой траве заливного луга. Перепрыгивая с камня на камень, перебрались на противоположный, обрывистый берег реки. Раздвигая частый ольшаник, они вышли к скотному двору. Это был длинный, с темными горбатыми стенами сарай. Петр остановился и ткнул в сторону сарая пальцем.
— Новый строить надо. А где взять кирпич на столбы? Без кирпича нам нельзя, Матвей Савельич.
— Разве я против завода, — обиделся Кожин, — я говорю: не под силу нам.
— Попытка не убыток, Савельич, — поддержал председателя Сашок и, приложив к козырьку руку, проговорил: — Глянь, на водогрейке Конь сидит.
Водогрейка — бревенчатый домишко, до трубы которого можно было дотянуться рукой, — стояла, приткнувшись к березе. Поперек крыши лежал человек, держась за конек; ноги у него болтались над землей.
— Эй, чего ты там? — окликнул Сашок.
Конь оглянулся и, спрыгнув с крыши, догнал мужиков.
— Куда?
— На Лом, завод смотреть. Фаддеич хочет пустить его, — сообщил Сашок.
— Чем ты там на крыше занимался? — спросил Петр.
Конь вынул из кармана кисет и, держа в зубах клок газеты, ухмыльнулся:
— Солнце вручную подтягивал.
— Я о деле, — обрезал Петр.
— Можно и о деле, — сквозь зубы процедил Конь. — Колхозные плотники на стороне шабашат. Вот и приходится самому крышу штопать. — Конь чиркнул спичкой и, хватив зеленого самосаду, чуть не задохнулся. Откашлявшись и смахнув с глаз слезы, он уже спокойно добавил: — С заводом ты правильно, председатель, решил.
Петр покосился на Кожина.
— А Матвей Савельич не верит в мою затею.
— Он может не верить. Савельич сотенки четыре кирпичиков припрятал и молчит.
— А ты уже высмотрел, — прошипел Матвей.
— Я под чужие подолы не заглядываю, потому как в годах, да и времени нет. А на днях собрался в печке под поправить, так ноги обил, пока нашел с десяток половинок; несу я их, а навстречу твой внук, и хвастается: «У нас в сарае во какая куча кирпичей!» Вот так-то, Савельич, — протянул Конь.
Серая, покрытая теплой, как зола, пылью, дорога вела вдоль Холхольни. По берегам ее стеной засел бредняк с ольшаником. А на той стороне тянулся яркий желто-лиловый луг с темными кучами ив. Он цвел вовсю. Справа лежали поля. На светло-зеленую покатую плоскость падали длинные тени стоящих у дороги берез.
Петр, взъерошив волосы, улыбаясь, долго смотрел на жидкую, низкорослую пшеницу.
— Неважная пшеничка, — заметил Сашок. — Самдруг вряд ли соберешь.
— А знаете, я о чем мыслю? — проговорил Петр. — Сад здесь разбить. Склон к югу, с востока и севера лес… Обязательно заведем сад. Вот так, рядами, пойдут яблони, хороших посадим яблонь. С боков вишни… Низ засадим крыжовником, черной смородиной.
От удовольствия Сашок громко чмокнул.
Петр засмеялся и хлопнул его по плечу.
— А тебя, Масленкин, садоводом назначим.
— Эх, фруктов, Фаддеич, у нас будет… Завалю!
Всем стало весело, даже Конь ухмыльнулся, толкнул локтем председателя:
— А меня сторожем, Фаддеич, — и громко захохотал.
Матвей стянул с головы фуражку и, поколотив ее о коленку, сказал:
— Народишку бы нам побольше… Тогда бы сад здесь был… Да…
Над лесом гудел самолет, разрисовывая небо белыми кругами.
— Смотри, какие кренделя выкручивает. Зачем это он? — спросил Сашок.
— Воевать учится, — коротко пояснил Конь.
Матвей тяжко вздохнул:
— Будет война или нет — черт ее знает. А то ведь прилетит, ахнет бомбу…
Василия Ильича давно подмывало высказаться.
— Я думаю, во всем виновата техника и учение, — начал он, но в чем виноваты техника и учение, так и не смог объяснить.
Петр взглянул на Овсова, усмехнулся и, достав портсигар, стал закуривать. Молчание прервал Сашок: