— Сиди и не рыпайся.
Это был рослый, упитанный, темноволосый, с надменным лицом унтер. Когда Лесников подошел к нему, унтер нехотя поднялся, одернул грязно-зеленый френч и, заложив руки за спину, широко расставил ноги. Лесников сурово сдвинул брови.
— Nehmen Sie Haltung an! [1] — скомандовал ротный. Он отлично знал немецкий.
Немец усмехнулся, сдвинул ноги, упустил руки.
— Rang, Name? [2]
— Feldwebel Gerhard Schobert. [3]
— Welche Einheit? [4]
— Achte Panzerdivision unter General Brandenburg. Erstes Motorradbatallion. In einer halben Stunde sind unsere Panzer hier. — Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Часов не было. Фельдфебель злобно покосился на Швыгина. — Der hat meine Uhr! [5]
Лесников пристально посмотрел на Костю.
— Дай-ка часы-то!
Швыгин изобразил страшное удивление.
— Какие?
— Ручные, которые ты у него снял.
Костя возмущенно хлопнул себя по ляжкам:
— Надо же! И когда только успел нажаловаться. Вот гнида фашистская!
Ротный взглянул на часы, покачал головой.
— Примитивная штамповка, — и бросил часы фельдфебелю. Тот поймал их и поклонился.
— Danke schön [6].
— Macht nichts. Wozu brauchen Sie jetzt eine Uhr? [7]
Фельдфебель мгновенно скис и жалобно, как побитая собака, уставился на ротного:
— Ich werde erschossen? [8]
— Warum nicht? [9]
— Ich bitte Sie. Lasst mich am Leben. Wenn unsere kommen, leg ich ein Wort fur Sie ein [10].
— Что?! — Лесников побагровел и сжал кулаки, — Вы послушайте, что этот выродок мне предлагает. — Лесников повернулся к Сократилину. — Он обещает замолвить за меня словечко, когда нас возьмут в плен.
— Und fur die dort?! [11] — высоким голосом крикнул Лесников и показал на своих ребят.
— Nicht fur allen [12], — буркнул фельдфебель и опустил голову.
— Какая наглость! Какая самоуверенность!… Сержант Швыгин!
— Я, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Костя.
Ротный небрежно махнул рукой:
— Отведи и шлепни.
— Слушаюсь, — радостно крикнул Костя и ткнул унтера прикладом. — Ком, ком, ядрена мать.
Ноги у фельдфебеля подогнулись, он встал на колени.
— Ах ты, гнида фашистская! — Костя выругался, схватил немца за воротник и потащил.
Немец заревел, да так, что даже Швыгин опешил.
— Разрешите, товарищ лейтенант, я его здесь?…
Фельдфебель, обхватив Костин сапог, плакал. Это было так омерзительно, что Лесникова передернуло.
— Отставить, Швыгин.
— Что отставить? Почему отставить? Они уже сколько наших?…
— Отставить, — повторил ротный.
— А что с ним делать? Охранять?
Лесников не ответил. Фельдфебель, поняв, что над ним сжалились, стыдливо вытирал слезы.
— Ну и трус же, — сказал Вася Колюшкин.
Лесников расхаживал вдоль капонира и возмущенно разговаривал сам с собой:
— Какая наглость, какая самоуверенность! Как будто уже победили. А где же наши? Почему их нет?
Из-за леса вынырнули «мессеры», а за ними выплыли ширококрылые «хейнкели». Они прошли прямо на город.
— По местам! — закричал Лесников и побежал к своему танку.
Сократилин с экипажем залез в яму, вырытую под днищем машины. Фельдфебель тоже было полез к ним. Но Швыгин показал ему кулак. Немец лег под танком около ямы.
— Здесь и лежи. А попробуешь бежать — во! — Костя показал ему карабин.
— Найн, найн… — залепетал фельдфебель.
Удар был настолько сильным, что фельдфебеля оторвало от земли и стукнуло о днище танка. А Сократилина с ребятами свалило в одну кучу. Взрывной волной сбросило с машины маскировку. Капонир заволокло дымом и пылью. Немец чихал.
— Что, не нравится? Это тебе не по бульварам с француженками тенди-бренди хоп-ца-ца! — кричал немцу Швыгин.
Очередным взрывом Костю так тряхнуло, что он прикусил язык.
— Так тебе и надо. Не будешь болтать, — сказал Вася Колюшкин. И в ту же секунду побелел.
Послышался жуткий вой. Он нарастал, от него разламывалась голова и леденела кровь. Вася, зажимая руками уши, стонал: «Я больше не могу, не могу!» Немец закричал, заметался, выскочил из-под танка. К вою присоединился оглушительный свист, словно сразу засвистели тысячи паровозных свистков. Это «хейнкель» выбросил контейнер, с мелкими бомбами. Они рвались так часто и с таким треском, будто стрелял невероятно огромного калибра пулемет. «Железный дождь, железный дождь», — бессмысленно бормотал Сократилин. Налет кончился так же внезапно, как и начался.