Покупка производилась очень странно: Хамид подсунул под ворота деньги, а ему оттуда пропихнули пулемет.
В этот момент на короткий отрезок пути у нас оказалась машина.
Хамид положил пулемет на заднее сиденье и нас посадил сверху. Для нас покупка оружия была полной неожиданностью. Это был очень сложный момент. Маша Эйсмонт считала, что мы по соображениям профессиональной этики не можем быть связаны с вооруженными людьми. Но, во-первых, в тот момент мы ничего не могли сделать, а во-вторых, потом я для себя окончательно решил, что признаЮ за чеченцами право на вооруженное сопротивление в рамках необходимой обороны.
У Хамида была договоренность с ближайшим блокпостом, что солдаты, которым была обещана водка и сигареты, нас пропустят, не досматривая.
Мы подъехали к блокпосту, но оказалось, что там идет проверка: на бронетранспортере приехали сотрудники ФСБ и осматривают весь транспорт. Было ясно, что если у нас обнаружат этот пулемет, то расстреляют — либо сразу, либо сначала подвергнут пыткам. Глядя на нас, Маша Эйсмонт печально сказала:
— Мне-то есть что им предложить, думаю, меня сразу не убьют. А у вас шансов нет.
Развернуться и уехать на виду у блокпоста мы не могли, поскольку сразу же привлекли бы к себе внимание. Мы решили пропускать стоявшие за нами машины. Но делать это бесконечно тоже было невозможно. Я помню, мы оцепенели от страха, не хватало даже воздуха для дыхания. Ситуация казалась безвыходной.
Прошел час, полтора. Проверка продолжалась.
И вдруг на блокпост опустился туман. Густой настолько, что в пяти метрах ничего не было видно. Тут же подскочил Хамид, вытащил пулемет и бросил его в кусты.
Мы уже могли ехать, но, разумеется, тщательная проверка ФСБ определила бы, что у нас фальшивые документы.
Подошла наша очередь. И в этот момент БТР, на котором приехали эфэсбэшники, развернулся и уехал с блокпоста.
К нам тут же выскочила веселая, расхристанная, пьяная компания.
Два солдата и офицер забрали водку и сигареты и даже подтолкнули нашу ветхую машину. Не таясь, Хамид забрал из кустов пулемет, кинул его в машину, мы поехали — и через пятьдесят метров туман кончился. Туман чудесным образом накрыл именно блокпост…
Глава 3
В осажденном Грозном
Мне часто приходилось проходить через российские позиции. В каждом селе к нам присоединялась группа чеченцев: поодиночке идти оборонять столицу сельчане или опасались, или ленились, а тут представилась возможность отправиться в Грозный большой и веселой компанией. Вышли мы из Ингушетии вчетвером, а входили в Грозный уже группой человек в сто.
Между нами и солдатами, охраняющими блокпосты, установился «паритет взаимного страха». Понятно, что такая большая группа не могла проходить незамеченной, но солдатам, ночевавшим в землянках возле постов, вступать в бой с появившимся среди ночи отрядом совершенно не хотелось.
Сложнее всего было проезжать мимо российских позиций на машине, когда нам ее удавалось достать. Если бы начали обстреливать — выбраться мы уже не смогли бы. Как-то раз, когда машина увязла в грязи и водитель принялся буксовать со страшным шумом, у Маши Эйсмонт не выдержали нервы. Она выскочила из салона, у нее тут же увязли галоши, и Маша километра полтора добиралась по дороге до ближайшего селения босиком.
В Грозный группа входила почти свободно, хотя физически все были крайне измотаны.
Вся жизнь в столице Чечни ушла под землю. Люди жили в подвалах, встретить человека на улице было крайне сложно. Единственным местом, где днем появлялись люди, был маленький рынок в Старой Сунже.
Точное число мирных жителей, оставшихся в Грозном, определить было невозможно. Чеченцы говорили, что осталось до 50 тысяч. По моим подсчетам, скорее было от 15 до 30 тысяч. Значительную часть составляли русские, у которых не было возможности уехать. Прежде всего было непонятно, куда идти. Город бомбили с утра до вечера, и ориентироваться в руинах было очень сложно. Гуманитарные коридоры для беженцев, якобы открытые российским командованием, на самом деле не работали. Очень велика была опасность, что колонну обстреляют. Старикам многокилометровая дорога под обстрелом была не под силу. Кроме того, нужны были деньги, чтобы проехать до лагерей беженцев в Ингушетии, а у большинства русских не было ни копейки.