Как только начались налеты на Москву, Павлик перестал появляться в училище. Но письма-треугольнички Нина получала от него каждый день. Об этом мы тоже знали.
Андрейка поет старательно и серьезно. Я часто любуюсь его лицом — высоким лбом, спокойными глазами, крутым подбородком. Он красив, наш Андрейка, настоящей мужской красотой. Вот и в братья он ко мне не набивался, и ругает меня частенько за всякую ерунду, а я все-таки люблю его. Стоит побыть без него несколько часов — и уже начинаешь скучать, не хватает тебе его рассудительного голоса, его теплого дружеского взгляда. Он, пожалуй, мудрее всех нас, если, конечно, можно быть мудрым в неполных шестнадцать лет.
Свободнее всех держится, конечно, Сашка Воронок. Сейчас он в своей стихии. Все слушают его, и стоит ему прекратить игру — оборвется и песня. Сашка не поет, а декламирует. Право петь он предоставляет нам, а сам лишь напоминает слова, чтобы мы не сбились и не испортили песню.
Мы поем «Славное море, священный Байкал», «Тучи над городом встали», «В далекий край товарищ улетает»...
Последнюю песню Сашка заиграл не без умысла. Нина ее не поет, только слушает, глядя на нас своими большущими усталыми главами. В глазах этих появляется непрошеная влага, и девушка отворачивается к окну. «Любимый город может спать спокойно...»
Где сейчас ее Павлик, какие ветры летят вслед за ним? И не в эту ли минуту встретился он в небе со своим первым фашистом?
Так, наверное, думает она, и, чтобы развеять ее грусть, я прошу Сашку сыграть «Камаринскую» и начинаю откаблучивать самые замысловатые коленца. Воронок смотрит, на меня с одобрением, все время ускоряет темп, и я в конце концов плюхаюсь на диван совершенно обессиленный.
— Ай да Сазонов! — восклицает Черныш. — Не знал я за тобой этого таланта.
Андрейка довольно хмыкает и говорит:
— На него находит. Иной раз носится по комнате как угорелый. Я сперва думал, что он малость чокнутый, а, оказывается, он таким манером вдохновение вызывает. Теперь полчаса будет отлеживаться.
Все смеются, смеюсь и я. До чего же хорошо с вами, друзья мои — товарищи! До чего же вы все мне родные...
Сашка принимается за анекдоты. По этой части ему нет равных в училище. Анекдоты он рассказывает безобидные и очень смешные. Начал он было один анекдот с «перцем», но Черныш так пронзительно посмотрел на него, кивнув в сторону Нины, что Сашка поперхнулся чаем, объяснив сконфуженно:
— Не в то горло попало. Извините.
Федот Петрович надевает очки, раскрывает альбом с фотокарточками. Вот он пастушонок с длинным бичом в руке, сфотографированный заезжим «пушкарем». Вытаращил мальчонка глаза, руки держит по швам, а сбоку — глупые овечьи морды— подвластное ему царство-государство.
— Лет восемь мне тут. Не жизнь была, а мука смертная. За харчи только и батрачил. Никому не желаю такого детства.
На следующем снимке Черныш в буденовке, рука лежит на эфесе сабли.
— В конармии Буденного снимался. Сабля эта и сейчас у меня. За спиной у вас висит.
Мы оглядываемся и видим саблю, прикрепленную к ковру.
— Можно? — спрашивает Воронок.
Он вытаскивает саблю из ножен, пробует пальцем лезвие.
— Острая, — удивляется Сашка.
Так враги же еще не все перебиты, нельзя ей тупеть, — с улыбкой говорит Черныш.
— «Геройскому парню Чернышу от командира полка», — с выражением читает Воронок надпись и крутит восхищенно головой: — Везло же людям, черт возьми!
— А с батькой твоим я в финской участвовал, — неожиданно сообщает Черныш.
— Да ну! — Сашка даже подпрыгивает. — Ну и как он вам показался?
— Посерьезнее, чем ты. А улыбкой ты на него очень похож. Да недолго пришлось мне тогда воевать: совсем рядом разорвался снаряд. Двадцать семь осколков и осколочков из меня вынули, а сколько еще осталось — одному богу известно. Вот и ковыляю теперь с палочкой. Хоть и хочется мне опять под началом твоего батьки послужить. Командир он отличный — финнам на сто лет запомнится.
— А фашисты вот бьют его пока, — тихо роняет Сашка.
— Так разве его одного? Да только всех не перебить им — кишка тонка.
— Так у тебя отец военный? — с удивлением спрашиваю я Сашку.
— Военный, — коротко отвечает он.
Мы уходим от Черныша поздно. Я говорю в раздумье:
— Вот бы нам прожить такую жизнь... чтоб было что вспомнить...
— Будет, — загадочно говорит Воронок.
Что он имеет в виду? Может быть, опять намекает на свои тайны, которые я узнаю, когда кончится испытательный срок? И почему секреты Воронка смогут повлиять на нашу жизнь? Или мы сразу совершим какой-то необыкновенный подвиг?