— Одну потушили и одну скинули во двор, — докладываю я.
Задрав головы, мы смотрим в небо.
— Вроде больше не будет, — говорит Нина, — он их много на откос сбросил. Целыми пачками швырял.
Мечутся по небосклону лучи прожекторов, зенитки грохочут не умолкая. Один из лучей неожиданно застывает. Серебряным комариком сверкает в нем самолет. И вот уже много лучей держат его в своих невесомых пальцах. Комарик пытается вырваться, но лучи не выпускают его, следуют за ним, передавая его новым и новым лучам.
— Попался, — удовлетворенно произносит Нина, — теперь его наверняка собьют.
Она глядит на Сашку и вдруг спрашивает:
— А ты как сюда попал?
— Прибежал на помощь, — храбро врет Сашка.
— Он тушил вместе со мной... Как бы, Нина, зачислить его к нам?
— Раз отличился — придется зачислить, — соглашается Нина.
Сашка улыбается во весь рот и тут же начинает клянчить:
— Рукавицы бы мне. Они все же геройский вид придают. Погляди на Сазонова — настоящий пожарный.
— Получишь и рукавицы, — обещает Грозовая, — и благодарность за смелость.
— Видал? — прищелкивает языком Воронок, когда Нина уходит. — А Калугин в щель меня хотел засадить.
После отбоя мы долго не можем заснуть. Андрейка тоже потушил две зажигалки. А ребятам на верхней крыше ничего не досталось. Они только наблюдали, как мы расправлялись с этими бомбочками. Нашу вторую Сашка притащил в комнату. Она лежит на столе, напоминая пузатую дохлую рыбину.
— Сохранить бы ее для потомков, — задумчиво говорит Воронок.
— В мусорном ящике ее место, — заявляет Андрейка.
— Ну, не скажи. Я завтра оттащу ее в красный уголок. Пусть ребята видят, что ничего страшного в ней нет.
— Похвастаться захотелось? — подковыривает Андрейка.
— Много ты понимаешь. Меня вот Грозовая сразу в пожарные определила, а ты считал, что я только в щели сидеть гожусь.
— Спи, балаболка, — беззлобно говорит Андрейка, — с утра на работу надо.
Я лежу с открытыми глазами, вновь и вновь переживая сегодняшний вечер. Жаль, что мало зажигалок нам досталось. Оказывается, с ними не так-то уж трудно справиться. Мы вполне могли бы потушить штук по десять. И тогда, возможно, о нас написали бы в газете. Сообщали же о мальчишке, который погасил восемнадцать зажигалок.
Потом я думаю о Павлике — друге Нины Грозовой. Наверное, он поднимался сегодня в небо на своем «ястребке». И, может быть, встретился с тем самолетом, который обнаружили прожектористы. Я представляю картину ночного воздушного боя, и мне становится страшно за Павлика. Скорее бы он появился опять в нашем училище. Нина за последние дни осунулась, стала сама не своя. Ох и страшная это вещь — война!
Просто удивительно, что даже в такое время люди могут шутить, смеяться. Я вспоминаю старинное изречение: «Когда разговаривают пушки — музы молчат». Пожалуй, в наше время оно устарело. Каждый день по радио выступают поэты с гневными стихами. Композиторы сочиняют песни, от которых захватывает дух и под которые так заманчиво маршируют красноармейцы, уходящие из Москвы на фронт. Художники пишут плакаты. Окна ТАСС знакомы каждому москвичу.
А разве молчат музы в нашем училище, вроде бы не имеющем к искусству никакого отношения? Нет, не молчат!
Я тоже чуть не каждый день пишу новые стихи. Пусть не такие складные, как у настоящих поэтов, но не менее гневные. Ручаюсь за это головой. Сашка никогда не забывает о своем аккордеоне, играет для ребят каждый вечер. Выходит, его муза не молчит. А наш училищный Лемешев? Есть у нас такой талантливый парнишка, что любому соловью может дать сто очков вперед. Не верите? Я тоже не верил, пока не услышал его пение.
Глава седьмая
ПОЗНАКОМЬТЕ МЕНЯ С ВАШИМ СОЛОВЬЕМ
У Мишки Румянцева серебряное горло. Когда он поет, нельзя остаться равнодушным. По вечерам, проходя мимо нашего общежития, прохожие, наверное, думают, что в этом доме живут студенты консерватории. Они замедляют шаги у открытого окна, прислушиваясь к Мишкиному пению. Мишка любит классические романсы: «Я помню чудное мгновенье...», «Средь шумного бала...»
Однажды в общежитие пришел старичок с замысловатой тростью в руке. Набалдашник трости был сделан в форме львиной головы. Пасть у льва разинута, словно он собирается кого-то проглотить.
— Познакомьте меня с вашим соловьем, — попросил старичок.
Я повел его в красный уголок. Мишка сидел на подоконнике и напевал озорную и легкомысленную «Тиритомбу»: