— Значит, Мишук, через неделю идем к профессору? — спрашивает Сашка.
— Будь по-твоему, — Мишка машет рукой, — не съест же он меня в самом деле.
— Таким костлявым недолго и подавиться, — веско замечает Воронок.
— От костлявого слышу, — говорит Мишка, и рот его расплывается до ушей.
Любит он улыбаться, хотя его лицо от этого отнюдь не делается красивее. Одни глаза только и хороши на длинном и худом лице Мишки Румянцева.
Говорят, что глаза — зеркало души человека. Может, конечно, это и так, но попробуй разобраться в миллионах этих зеркал. У Сашки Воронка, например, явно ехидное выражение глаз. Значит, он вредный человек? Некоторые и впрямь считают его таким. Но это ведь всего-навсего маска. Я знаю, каков мой названый брат. В душе он артист. Он может предстать перед вами каким угодно. Хорошим или плохим. Добрым или жадным. Никогда не знаешь, какую роль он начнет играть в следующую минуту. А игра эта доставляет ему удовольствие. Он говорит, что таким способом проверяет людей. Довольно странный способ.
Мне, как начинающему поэту, полагались бы этакие вдохновенные глаза. А достались на мою долю невыразительные серые глазенки. Рая вот находит в них даже что-то рыбье. Жаль, но что поделаешь...
У Гошки Сенькина глаза невыспавшегося шкодливого кота. Вот ему они впрямь подходят. Подходят глаза и Саньке Косому — нашему общему врагу. На всех ремесленников он смотрит, как удав на кроликов. Какой-то гипнотизирующий у него взгляд. Так и кажется, что сейчас он внушит тебе сделать какую-нибудь пакость. Хоть и видел я Саньку Косого раза два, да и то мельком, но глаза его хорошо запомнил.
Глава восьмая
ДЕЛАЕМ ЗАСАДУ
А ну, постой, ремесло, — сказал грубый голос, и кто-то придержал меня за хлястик шинели.
Я оглянулся и увидел Саньку Косого. На нем была кепчонка, пришлепнувшая ровную смоляную челочку, длинный пиджак — чуть ли не до колен — и хромовые сапоги гармошкой. Когда Санька Косой говорил, во рту поблескивала «фикса» — золотая коронка. Косой с шиком сплюнул поверх моей головы и спросил:
— Гошку Сенькина знаешь?
Всему училищу был известен этот первый лодырь в нашей группе. Он вечно бегал по врачам, жалуясь на болезни. А получив справку, освобождающую от работы, стрелой мчался на рынок. Там он что-то покупал, перепродавал и снова покупал. Лицо у него круглое и невыразительное, нос — кнопкой, глаза как щелочки и все время сонные. Он умудрялся засыпать, стоя за станком. Включит самоход и дремлет.
— А хотя бы и знаю?
— Передашь ему записку. Прямо в руки. Не сделаешь — лежать тебе в гробу в белых тапочках.
Первое мое побуждение — оттолкнуть руку Косого. Пальцы у него длиннющие, тонкие. Про такие говорят — музыкальные. На мизинце отрос ноготь сантиметра на два. Говорят, что этим ногтем Косой действует как безопасной бритвой. Чиркнет противника по глазам, а сам наутек. Я не очень-то верю в это, но сейчас ноготь прямо перед моим носом, и я беру записку.
Почему это Косой обратился именно ко мне? Догадываюсь, что неспроста. Вспоминается мне разговор с Гошкой Сенькиным. Он тогда очень интересовался, за что моего отца арестовали. Видно, и Косому он об этом разговоре сообщил. Небось и от себя добавил, что Лешка — парень свой, что на него можно положиться. Вот и решил Косой проверить так ли это на самом деле.
— Ты, кажется, в седьмой комнате живёшь? — припоминая что-то, говорит Косой.
— В семьдесят пятой, — поправляю я.
Комнат в общежитии всего тридцать. Косой смотрит на меня подозрительно, достает блестящий портсигар и предлагает мне папироску.
«Была не была», — думаю я и прикуриваю от его зажигалки, сделанной в виде пистолета. Зажигалка огромная, ее вполне можно принять за настоящий пистолет.
И надо же — в эту минуту проходит мимо Нина Грозовая, комсорг нашего училища. Она смотрит на меня удивленно и встревоженно. Собеседник мой явно не внушает ей доверия.
— Деваха — первый сорт! — смеется Косой. Он хлопает меня по плечу, как закадычного дружка, придвигает к себе и шепчет на ухо: — Сегодня же передай записку. В руки!
Нина приостанавливается и снова смотрит на нас.
— Сазонов, — говорит Грозовая, — ты в столовую идешь?
— Да, да, — краснея, отвечаю я и подхожу к Нине с виноватым лицом.
— Что это за тип? — громко и без обиняков спрашивает Грозовая.