После этого в училище долго показывали на Раю пальцами и говорили: «Вот эта самая. Револьверы на револьверном надумала делать. Голова!»
В дальнейшем, обучая Раю Любимову, я обнаружил у себя полнейшее отсутствие педагогических способностей. Наши разговоры с ней очень походили на разговоры Петьки-ординарца с Анной-пулемётчицей из кинофильма «Чапаев». Там Петька говорит об одной детали пулемета: «А это щёчки...» Анка же готова ему пощёчину залепить, думая, что он над ней смеётся.
Так и у нас с Любимовой получилось. Объясняю ей устройство станка и говорю:
— Это вот бабка.
— А где дедка? — насмешливо спрашивает Рая.
— Дедки нет, — сержусь я, — есть передняя бабка, и есть задняя бабка.
— Задняя? Ах так! — Она фыркает и идет жаловаться к Бороде.
— Сазонов мне всякие глупости говорит.
Хорошо же! Пусть ее учит кто-нибудь другой. Я лично умываю руки. Мастер уговаривает меня:
— Пойми, до войны её на рояле учили. Думаешь, легко — после рояля за станок?
Меня когда-то тоже учили играть на скрипке. В далеком детстве, когда мне было семь лет. Сейчас мне четырнадцать, и я не променяю свой токарный даже на скрипку Страдивариуса. Каждому — свое. Большинство родителей почему-то считают своих детей самыми талантливыми, самыми необыкновенными. Родители в мечтах видят их дирижерами, певцами, капитанами дальнего плавания. Я не встречал человека, который бы хотел вырастить сына конюхом, а дочку — дворничихой. Однако есть и конюхи и дворничихи. И кому-то приходится выращивать хлеб. И кто-то шьет для нас штаны. И кто-то варит сталь, делает станки, строит города... Жутко представить, что случилось бы, если все вдруг стали бы только дирижерами, певцами и капитанами дальнего плавания. Дирижеры остались бы без музыкантов, певцы — без слушателей, капитаны — без моряков. Да они бы съели друг друга!
Борода убедил меня продолжать занятия. Теперь Рая слушает молча, обходясь без коварных вопросов. Прошу повторить. Покраснев, она отвечает, как на уроке в школе:
— Суппорты — продольный и поперечный — крепятся на штанине. По ней же свободно движется бабка.
— Откуда вы взяли штанину? Я не говорил ни о какой штанине. Станина, а не штанина!
— У тебя дикция плохая, — холодно отвечает Рая, — словно кашу во рту жуешь. И вообще, у этого станка сплошные неприличные части. Неужели нельзя было назвать как-нибудь иначе?
С грехом пополам она все же освоила премудрости нашего ремесла. И почему-то с тех самых пор невзлюбила меня. А я, наоборот, стал относиться к ней гораздо лучше. Бывает же так в жизни!
Сейчас я смотрю на ее пунцовое лицо и меня злость берет. Ну, призналась бы нам откровенно, что так и так — «запорола» двенадцать заготовок. Разделили бы мы их по две на шесть человек. Авось и сошло бы. Так нет, надо было тайком запрятать детали в стружку. Не знает, что у Бороды на такие вещи необыкновенный нюх. К тому же заготовки он получает по счету. Рано или поздно — все равно хватился бы.
Мастер подходит к моему станку. Он стоит, заложив руки за спину, и наблюдает, как я протачиваю снарядное донышко. Начерно протачиваю.
Как, он подозревает меня? Чувствую, что начинаю неудержимо краснеть.
И сразу же у меня «летит» резец. Отскакивает режущая победитовая пластинка, плохо припаянная кем-то. Отличился! Достаю из тумбочки новый резец и собираюсь пройти мимо Бороды к наждаку.
— Сазонов, кто бы это мог сделать?
Уточнять вопрос вряд ли стоит. Пожимаю плечами. В конце концов, какие у меня улики против Раи? Никаких. Да если бы и были — так бы я их и выложил. О другой девчонке, может, и сказал бы. О Рае — никогда.
— Это похоже на Сенькина, Сазонов, — наводит меня на след мастер, — он один работает у нас тяп-ляп. Поговори с ним, дружок...
Я вскидываю голову и нахожу глазами Гошку Сенькина. Он опасливо косится в нашу сторону...
— Попробую узнать, — говорю я.
— Попробуй, — просительным тоном говорит мастер.
Я пальцем вызываю Гошку в коридор и без обиняков спрашиваю:
— Твоя работа? Запартаченные донышки-то?
— Вот тебе крест, не я! Видел, как Райка возле той кучи стружки копошилась, — шепчет он, сразу став каким-то серым и очень жалким.
В обеденный перерыв вместе с ним подхожу к Рае. Гошка повторяет свои слова. Как прекрасна Рая Любимова в гневе!
— Да, я относила стружку, но деталей не прятала, — гордо подняв подбородок, говорит Рая.
— Минут десять там копошилась, — твердит Гошка, — своими глазами видел. Чегой-то вроде притыривала... Прятала, значит...
Рая плюет ему в лицо и уходит королевской походкой. Гошка вытирает щеку и обрадованно говорит: