— Вы обещали мне другой станок, — говорю Бороде как ни в чем не бывало.
— А палец?
— Что — палец? Вы же слышали — ничего страшного. Так медсестра сказала.
— Она и о двух неделях сказала.
— А потом передумала. Можно, сказала, работать. Только не за тем драндулетом.
Борода хитро улыбнулся.
Мой новый станок меньше первого и гораздо спокойнее характером. Мы с ним быстро нашли общий язык. Он сразу запел мне успокаивающую песенку, и от этой песенки вроде палец стал болеть меньше.
А в схватку со стариканом драндулетом вступил Андрейка Калугин. Краешком глаза я наблюдал за этим поединком. Первым делом Андрейка начал копаться в брюхе станка. Гремел шестеренками, отыскивал его старческие язвы и сердечные пороки. Влил ему в брюхо полную масленку. Потом колдовал над шпинделем и задней бабкой. Потом сменил резцедержатель.
После этого старикан заурчал, как укрощенный тигр. Вся его злоба куда-то улетучилась.
— Отличный станок! — крикнул мне Андрейка.
— Рад услужить другу, — довольно ответил я.
Через несколько дней палец распух и почернел. Похоже, что там начиналось нагноение. Тогда только я вспомнил о направлении в поликлинику.
Не люблю врачей. Особенно побаиваюсь зубного. Когда он включает свою адскую машинку, у меня волосы дыбом становятся. И словно для устрашения пациентов в зубоврачебных кабинетах всегда полно самых разнообразных орудий пыток. Они лежат на полочках в стеклянном шкафчике, словно нарочно, чтобы их видели. Щипцы и щипчики. И какие-то совсем фантастические приспособления. Такими запросто можно вырывать клыки у слона. Он и пикнуть, бедный, не успеет. А каково человеку, наделенному воображением?
В поликлинике меня направили к хирургу. Это была милая женщина с ласковыми глазами. Она сочувственно охала н ахала над моим пальцем. А потом спросила:
— Боли не боишься?
Какой же мужчина признается, что он боится боли? Чудачка!
— Не боюсь, — сказал я.
— Наверное, на фронт мечтаешь попасть? — спросила врачиха.
Ясновидящая она, что ли?
— Неплохо бы, — сказал я.
— А на фронте больно бывает. Очень больно...
— Ой! — вскрикнул я.
— Это еще не боль, — сказала врачиха, — настоящая боль еще впереди. Так что ты, миленький, потерпи. Потерпишь, миленький?
— Потерплю, — сказал я.
— Ты отвернись. Вот-вот — смотри в окошко. Вид у нас хороший. Правда?
— Пра...
Но тут в мозг мой впились раскаленные иглы. Погас дневной свет в окне. Наверное, глаза у меня стали, как у вареного судака, потому что врачиха сказала:
— Полежи, миленький, на кушеточке.
Медсестра вытирала ваткой пот с моего лба н говорила:
— А ты хорошо держишься. Как настоящий мужчина.
Значит, вот как бывает, когда у человека во время пыток выдирают ногти! Прямо надо сказать — удовольствие ниже среднего. После второго ногтя я бы, пожалуй, потерял сознание. А один — ничего. Один вытерпеть можно.
Я поднимаюсь с кушетки и чувствую противную слаоость в ногах.
Милая врачиха говорит что-то о нервных окончаниях, сосредоточенных под ногтем. Но меня это сейчас мало интересует. Мне хочется поскорее унести ноги из этого уютного кабинета.
— Ну, за перевязки я спокойна, — говорит врачиха, — их-то ты хорошо будешь переносить. А красноармеец из тебя вполне получится.
«Живодеры, — беззлобно думаю я, — за дошкольника меня принимают. И как это женщины не боятся работать хирургами? Им бы салфеточки вышивать, а они ногти у людей вырывают. Дамское занятие!»
Работать больной палец все-таки сильно мешал. За эти две недели я снизил выработку. Даже Юрка Хлопотнов протачивал на одно-два донышка больше меня.
Он любил пересчитывать мои детали и своими глазами убеждаться, что опять обставил меня. Мне это не очень нравилось.
— Подожди, — говорил я Юрке, — палец заживет, и я покажу тебе, как надо работать.
А тут еще, как на грех, вздумала наведаться в цех медсестра. Нам собирались делать какие-то уколы. Гошку Сенькина заранее от этого лихорадило.
— Чую, что заболею, — с надеждой говорил он.
— Тебе бы ногти выдрать, а не Лешке, — сердился Юрка Хлопотнов.
Увидев меня за станком, сестра покачала головой и обратилась к Бороде:
— Давно ли Сазонов начал работать?
— А он и не переставал, — ответил мастер.
— Его же две недели и подпускать к станку нельзя было. Посмотрите, какой он зеленый.
— Они у меня все зеленые, — ворчливо ответил Борода и подошел ко мне. — Что же это такое, товарищ Сазонов? В четырнадцать лет уже научились врать старшим? Обманывать своих наставников? Немедленно уходите из цеха.