— Торопятся вещи собирать,— с завистью говорила очередь.
Другие выходили с понурой головой. Им спешить было некуда. Они жаловались очереди тихими голосами:
— Не взяли по возрасту...
— Велели сначала пройти медкомиссию...
— Испугались, что отец священник. Прямо не сказали, но ведь я-то не дурак...
Мишка нервно тер одну руку об другую. Он выслушивал неудачников сочувственно и терпеливо. Я догадывался, о чем он думал. О том, что и его могут забраковать по возрасту. О том, что он тоже не принес справки от врачей. О том, что отец у него не какой-то священник, а настоящий партизан.
— Говори громко и уверенно, — напутствовал я Мишку, — смотри им, чертям, прямо в глаза. С бегающими глазами тоже могут не взять. Ну и вытягивайся, само собой. Пусть видят, что ростом ты с каланчу да и выправка армейская.
— Да, да, — говорил Мишка и старательно выпячивал грудь. Он походил на молодого петушка, которому ужасно хочется расправить крылышки и закукарекать, но почему-то первое в жизни кукареканье застревает в горле.
Девчушка в очках нырнула в дверь, закрыв глаза, словно прыгала с трамплина в холодную воду. Я заметил, что перед этим она спрятала свои очки в карман телогрейки. Учла мою реплику.
— Как думаешь, возьмут ее? — спросил Мишка.
— Ты что, смеешься? Ее ведь щелчком можно перешибить. К тому же слепая. Да и восемнадцати ей, по-моему, нет. Тоже небось подчищала свои документы.
— Тише ты! — Мишка испуганно дернул меня за рукав. — Болтаешь сам не знаешь что.
Я прикусил язык. Вот уж справедливо говорят: язык мой — враг мой. Сколько раз я попадал из-за своего языка в неприятные положения. А придерживать его до сих пор так и не научился.
Девушка вышла из кабинета медленно.
— Что я говорил? — шепнул я Мишке, сделавшему стойку у двери.
Девушка обвела нас своими туманными глазищами, глубоко-глубоко вздохнула и сказала:
— Взяли...
— Врешь! — крикнул я.
— Нет, не вру. Я ведь радистка. Даю на ключе сто восемьдесят знаков в минуту. Так-то вот, мой маленький, но ехидный дружочек.
Она спутала рукой мои волосы, свистнула по-мальчишечьи и помчалась к выходу.
— Ра-а-дист-ка! — уважительно прошептала очередь.
В кабинет вошел Мишка. Я тихонько приоткрыл дверь, чтобы хоть что-нибудь услышать. Но ее тут же прикрыли изнутри. Часовой у них там, что ли? Нельзя уж поболеть за друга. Я снова приоткрыл дверь, и ее снова прикрыли. Подумаешь, бдительные какие. Так вам шпион и придет в горком комсомола. Мы бы его тут мигом связали. В этих очередях — все свои. Комсомольцы-добровольцы. Сюда бы хорошего художника. Картина бы получилась на большой.
В ожидании Мишки я слонялся по коридору, разглядывая плакаты. «Родина-мать зовет!», «Что ты сделал для фронта?», «Все силы — на разгром врага!»
Тот дяденька на плакате, который спрашивал, что я сделал для фронта, тыкал прямо в меня большущим пальцем и выражал своим взглядом сомнение, что я на что-нибудь способен. Я подмигнул ему дружески. Не сомневайся, мол. Кое-что и я сделал. И еще сделаю.
И тут вышел Мишка. Он кусал губы, и лицо его было в красных пятнах. Все было понятно без слов. Я пошел за ним по коридору, на ходу придумывая слова утешения.
На улице Мишка сказал:
— Заметили, дьяволы, что подчистил. Сразу дали от ворот поворот.
— Через лупу смотрели?
— Какая там лупа! У них глаза почище рентгеновских лучей.
Он приостановился.
— А может, Леш, не заметили? Специальностью-то моей они поинтересовались. Токарь, говорю. «Ну и точи, говорят, снаряды. Будешь нужен — позовем».
— Конечно, не заметили! Подделочка у нас — будь здоров и не кашляй. Идеальная.
— Придется через военкомат действовать, — задумчиво сказал Мишка, — может, в военкомате не так строго. Только ты со мной не ходи. С тобой попасть впросак недолго.
Глава двадцать вторая
ПУСТЬ ПОСТРОЯТ САМОЛЕТ
Андрейке стукнуло шестнадцать. В этот день он перешагнул какую-то невидимую грань, отделяющую нас, подростков, от взрослых. Теперь он мог спокойно смотреть все фильмы, на которые мы, дети до шестнадцати лет, не допускались. Он мог отращивать усы, мог влюбляться и ходить с любой девушкой в кино даже на последние сеансы.
Мы с Воронком долго ломали головы: что бы ему подарить в такой необыкновенный день рождения? Подарок, разумеется, тоже должен быть необыкновенным. Мы купили Андрейке прибор для бритья. Купили станочек для лезвий, кисточку и все необходимые чашечки и стаканчики. Мы достали на толкучке десяток заграничных лезвий. Горделивый матадор на обложке упирался одной рукой в бок, а в другой держал шпагу, готовясь пронзить разъяренного быка. Этим, видимо, подчеркивалось, что лезвия ничуть не тупее матадорской шпаги.