Но этого нам показалось мало. Мы переглянулись с Воронком и прочли в глазах мысли друг друга. Сашка сказал:
— Что мы, одними сухарями не обойдемся, что ли?
— Действительно, — сказал я, — на день рождения все время было принято дарить шоколад. Никто же не виноват, что война поломала этот обычай. А мы вот подарим, несмотря на войну!
Мы достали плитку «Золотого ярлыка» и проверили, не поломалась ли она. Плитка была целехонькой. Словно только-только вручил мне ее Виктор...
Сашка перевязал наши подарки шелковой ленточкой, выпрошенной у кого-то из девчонок. Получилось очень красиво. Мы накрыли подарки газетой и завалились на свои койки.
Андрейка вошел в комнату, на ходу вытирая лицо полотенцем. Наши безмятежные позы подействовали на него, как на быка красная тряпка матадора.
— Красавцы! — язвительно сказал Андрейка. — Нет, чтобы хоть в этот день самим позаботиться о чае!
— Именинник не должен ругаться, — рассудительно сказал Воронок, — именинник должен беречь свою нервную систему...
Андрейка огрел его полотенцем. Воронок и не пошевельнулся.
— Чай под газетой, Андрюша, — сладким голосом сказал я.
— То-то же, — сразу размякнув, проговорил Андрейка. Мы с Воронком одновременно повернули шеи на девяносто градусов. Андрейка не спеша расправил складки на брюках, заглянул в зеркальце, ожидая, наверное, хоть сегодня увидеть на своих щеках мужественную щетину.
— Симпатичный юноша, — девчачьим голосом пропищал Сашка, — разрешите с вами познакомиться?
Именинник запустил в него своей подушкой и подошел наконец к столу. Он поднял газетный лист и ахнул. Мы соскочили с коек и принялись исполнять какой-то дикий танец. Андрейка сграбастал нас своими сильными ручищами и завертел, как на карусели. Он отпустил нас лишь тогда, когда мы оба взмолились о пощаде.
Мы уселись втроем за праздничный стол и налили в кружки кипятку без заварки.
— Сегодня пойдем к тетке, — благодушно сказал Андрейка, — надо забрать у нее мои метрики. Паспорт без них не выдадут. Так что заварочкой разживемся.
Он разделил шоколад на три части, и мы начади грызть его так, словно это была наша повседневная пища. Мы чувствовали себя, как боги. Мы прихлебывали шоколад кипяточком и рассуждали о всякой всячине.
— Знаешь, Зойка Голубева на тебя заглядывается, — как взрослый взрослому, сообщил я Андрейке.
— Шутишь? — вспыхнув, спросил Андрейка.
— Совершенно серьезно, — сказал я, — она с тебя глаз не сводит, когда ты проходишь мимо.
— Враки, — сказал Воронок и поперхнулся кипятком, — Зойка на него и не смотрит.
— Может, она на тебя смотрит? — полюбопытствовал я. Вопрос мой был для Сашки как укол шпаги.
— Ни на кого она не смотрит. Не такая это девушка, чтобы пялить глаза, как твоя Раечка Любимова, — уколом на укол ответил Воронок.
— Один — один, — подытожил Андрейка, — боевая ничья.
На этот раз мы шли к тетке без аккордеона. Сашка сказал, что Лука Демьяныч и Андрейкина тетка — хорошие фрукты и без музыки. Что он предпочитает играть кому угодно, только не им.
— А от обеда ведь не откажешься? — спросил я.
— Кто же в военное время отказывается от обеда? — удивился Сашка моему наивному вопросу. — Дают — бери, бьют — беги.
Но напрасно мы рассчитывали на именинный обед: тетка опаздывала на работу. Она сунула Андрейке ключи и наказала:
— Будешь уходить — положишь их под половичок в коридоре. А метрики твои — в верхнем сундуке. Придет Лука Демьяныч — дашь ему котлеты покушать. А сами ешьте кашу. Она с маслом. Да Луке Демьянычу оставьте.
За опоздания на работу в то время наказывали строго. Тетка вылетела из квартиры, как пушечный снаряд.
Каша была пшенная. После шоколада она показалась нам не очень вкусной. Мы ели ее без вдохновения. Луке Демьянычу осталось больше половины.
Андрейка выбрал из связки ключик поменьше и открыл маленький сундучок. В нем лежали облигации и какие-то потрепанные справки. Своих метрик Андрейка там не обнаружил. Тогда он снял первый сундучок, побренчав связкой, нашел ключик побольше и вставил его во второй сундучок. Крышка распахнулась с мелодичным звоном. Содержимое сундучка было прикрыто пергаментной бумагой, в которую до войны продавщицы заворачивали сливочное масло.