Павлик и его товарищи в такие ночи тоже не дремлют.
Разрушений в Москве не так уж много. Заметно пострадала, правда, улица 25 Октября, ведущая к Красной площади. Но Кремль стоит по-прежнему на своем месте, как стоял сотни лет. Рвутся фугаски вокруг да около, а Кремль стоит и стоит, будто опоясан волшебным кольцом, проникнуть за которое невозможно. Одна бомба попала в Большой театр, одна — разбила памятник Тимирязеву у Кинотеатра повторного фильма. Словно театры и памятники — излюбленные цели фашистов...
Памятник Тимирязеву восстановили быстро. Но вглядитесь повнимательнее в его гранитные плиты — вы и сейчас заметите щербинки, оставленные гитлеровской бомбой в сорок первом году...
Наше училище — неподалеку от Курского вокзала. Ох как мечтали гитлеровские летчики парализовать этот вокзал! С него уходили на восток поезда с оборудованием заводов, эшелоны с эвакуированными. Вот почему на нашу долю почти всегда выпадали веселенькие дежурства. Вот почему и рассчитывал Воронок, что медаль «За отвагу» от него не уйдет.
Неподалеку от училища — большая швейная фабрика. Видим на ее крыше таких же дежурных, как мы. Там в добровольной пожарной дружине много девчат. В минуты затишья до нас порой доносятся их песни — протяжные, грустные.
— Завели панихиду, — ворчит в таких случаях Сашка Воронок, —уж пели бы что-нибудь комсомольское... Тоже мне вояки!
Сегодня песен не слышно. Неумолчно грохочут зенитки, прожекторы торопливо пересчитывают барашки разрывов, склоняются друг к другу, словно шепчась о чем-то... Тревожная сегодня ночка!
— Прорвался, гад, — повторяет Воронок. Прислушиваемся к далекому гулу мотора.
— Сейчас скинет подарочки. — Сашка хватает щипцы для зажигалок.
На фашист сначала сбрасывает, по своему обыкновению, осветительную ракету. Маленьким солнцем сияет она над нами, и при свете ее я впервые замечаю горькие морщинки на лице моего названого брата... Вот и хорохорится он всегда, и подсмеивается над всеми, а в душе опечален не меньше нас с Андрейкой и нерадостным отступлением нашей армии, и ребячьими слезами в тесных бомбоубежищах, и грустными песнями девушек на крыше швейной фабрики.
Я не сержусь, что Сашка захватил единственные щипцы для зажигалок. Наверное, он спокойнее чувствует себя, опираясь на что-то надежное, увесистое. Беру в руки железный домик. Он тоже тяжелый, тоже подбадривает.
И вдруг вспыхивают маленькие солнца прямо на крыше швейной фабрики. Одно, другое, третье... Через минуту на крыше разгорается костер. Нам он кажется не таким уж и страшным. Похож на костры в пионерских лагерях. Только сейчас прыгают вокруг него не мальчики и девочки с пионерскими галстуками, а пожарные из добровольной дружины. Доносятся крики, видно, как заливают костер водой. Он на мгновение притухает, но тут же выбрасывает в небо новый сноп огненных искр, подталкивая их драконьими языками пламени.
«Фи-и-и-и-и!» — раздается дьявольский посвист над нашими головами. Сашка прижимается ко мне:
— Все, Лешка! Летит прямо на нас...
И мне кажется, что летит прямо на нас, но я думаю, что, может, это и не бомба, а продырявленная железная бочка, которые иногда бросают фашисты для устрашения.
Но нет, это была бомба... Она попала в швейную фабрику, прямо в пылающий костер... Ураганный ветер пронесся над нами, сорвав фуражки и растрепав волосы.
Стоим с Воронком, обняв друг друга, прижимаясь спинами к твердой и холодной стене. Хочется сказать Сашке что-то утешающее, но не приходят в голову нужные слова.
И снова — дьявольский посвист над головой, и снова летит бомба прямо в нас — беззащитных и таких маленьких на этой большой крыше. И опять пролетает она мимо, в какой-то сотне метров от нас. Огромный фонтан возникает посреди Яузы, обдает нас брызгами... Невиданно большие волны бьются в берега, переплескиваясь через гранит...
Минут пять проходит, прежде чем Воронок решается сказать мне со своей обычной усмешечкой:
— А мы, брат, видать, оба в сорочках родились. Вот повезло так повезло!
К швейной фабрике подъезжают машины с ополченцами, машины «скорой помощи». Утром мы увидели вокруг фабрики высокий деревянный забор...
После отбоя приходим к себе в комнату. Какие-то мы все не такие. Словно повзрослели за одну ночь. Андрейка хлопочет с чайником, шутит:
— Натерпелись страху, братцы? Сознайтесь честно. А еще на фронт собирались бежать. Пока вы готовились, фронт возьми да приди прямо к вам.