Выбрать главу

«Пусть в Боге свой идеал полюбят и стремятся к этому образцу чистоты и совершенства», — мечтала Лиза и заводила длинные разговоры с Ваней, внушая любить святое и чистое. Так проходила их жизнь, и тяжелые, бессонные ночи, которые проводила она у окна, в ужасной тревоге разрешая свои вопросы, отнимали последнее здоровье. Она худела с каждым днем, так что даже Яковлевна, прислуживавшая ей, заметила это.

— Что это, сударыня, ты все хвораешь? Хоть бы дохтура спросилась, а то знахарку б позвала. Право!

Но Лиза уверяла, что ей ничего не нужно, что она здорова, и благодарила старуху за внимание. Но раз после советов Яковлевны она подошла к зеркалу, вгляделась в себя и оцепенела. Ввалившиеся желтые щеки с красными пятнами действительно были ужасны; глаза, впалые и блестящие, тоже красноречиво говорили о ее состоянии. Лиза долго смотрела на себя, и горькое чувство западало в грудь. — «Неужели так близок конец?» — в невыразимой тоске думала она, но не хотелось верить. На другой же день она обратилась к доктору; тот, выслушав ее, покачал головой и сказал, что болезнь очень запущена, но не безнадежна. Впрочем, последнее утешение было сказано как-то мельком. Выслушав множество советов об образе жизни, Лиза с тяжелым чувством вышла от доктора. Зеркало открыло ей многое. Что-то билось в груди, прося жизни, а другой внутренний голос говорил, что жизнь невозможна. Днем он стихал иногда, но ночью безжалостно произносил приговор всем ее мечтам, идеям, стремлениям. А кругом эта трепещущая, короткая ночь, будто воплощение борьбы света и мрака, счастия и страдания, жизни и смерти. В висках кровь стучала, сердце сильно, сильно билось; везде могильная тишина; соловей уже перестал петь; Лиза вслушивалась и мучилась вдвойне. Ее перестала даже умиротворять тишина природы. Напротив, чем полнее становилась она, тем усиливались волнения Лизы. В тишине все ее мечты бились как в предсмертной агонии.

«О, как безжалостна природа! — болезненно думала она, оставаясь равнодушной ко всем страданиям. — Пусть весь мир зальется кровью, но и тогда взойдет то же равнодушное, сияющее солнце, то же небо будет смотреть с своей высоты. Здесь никогда не может быть гармонии». И она продолжала всматриваться в небесный свод с его звездами, точно постигая какую-то тайну. Часто, когда сильный ветер высоко поднимал волны на реке, Лиза шла на берег и слушала их угрюмый рокот; хотела ли она заглушить свое горе, или находила ответ своим вопросам в этом бесцельном, грозном движении, но она любила с болью в сердце прислушиваться к нему. Измученная Лиза возвращалась домой и засыпала в своем кресле тяжелым, давящим сном. Минутами к ней возвращалось спокойствие, надежда на что-то лучшее, и она отдыхала с Ваней. Даже он заметил в последнее время в ней что-то особенное. Конечно, ему и не представлялось, чтобы дело принимало серьезный оборот, но он мучился мыслию, что у ней есть какое-то тайное горе. Господа, как много бы он дал, чтоб уничтожить его, но, видно, это было не в его силах. Был жаркий июньский день. Ванька гнал по полю свое стадо, громко пощелкивая кнутом и покрикивая то на того, то на другого из своих подданных. С одной стороны смотрел березовый молодой лесок, с другой расстилалось поле уже начинавшей желтеть ржи, чередуясь полосами с нежною зеленью овса. Иногда набегавший ветер колыхал золотистые волны, и они бежали к самому горизонту. Пекло сильно. Ванька с наслаждением думал, как он выкупается, придя на свое заветное место. Волчок, высунувши язык, гонялся за овцами, забежавшими в овес. Впереди уже стоял лес; где-то между деревьями сверкнула Волга. И хоть Ванька всю жизнь провел здесь, а все ему мило и ново, каждая березка, каждая сосенка. Стадо мелькало между зеленью оврага, сбегавшего к реке. — «Эй, вы, любезные!» — погонял Ванька и весело бежал за ним. Голубая, спокойная даль Волги расстилалась на большое пространство; по берегам несколько деревень тонуло в зелени; где-то сияла на солнце верхушка колокольни; глубокое, безмятежное небо подходило к густой стене леса.