Подхожу. Звоню. Черт побери, дверь открывает Эжен. Этого я не предвидел.
— Мажи! — воскликнул он.
Он был без пиджака, в жилете. Через широко распахнутую дверь я увидел Розу, которая гладила, опираясь на утюг, отчего плечо ее перекосилось, а ее большие груди в красной сатиновой блузке из-за позы больше не занимали горизонтального положения.
— Здравствуй, — сказала она.
— Входи, — произнес Эжен.
И он засмеялся.
— Уже! — воскликнул он. — Ай да Мажи!
Он посмеялся еще немного, потом замолчал. Он стоял и глядел на меня. Роза тоже не шевелилась, склонившись над своим утюгом. Она смотрела на меня своим взглядом, не знаю, ясно ли я выражаюсь, взглядом, в котором всегда места хватало только на то, на что она смотрела. И это было грустно. Мы все трое смотрели друг на друга, смотрели так, словно между нами лежал мертвец. Мы смотрели друг на друга, и я смею сказать, перед нами будто возникала яма, откуда поднималась беда. Яма, из которой исходило отчаяние. Или, может быть, стыд. Или что-то другое. Роза. Эжен с расстегнутым жилетом. И я со шляпой в руке. Растерянно глядящие друг на друга.
Первым пришел в себя Эжен.
— Ай да Мажи, — повторил он с неуверенным видом.
Тогда Роза поставила утюг на маленькую штуковину, на которую ставят утюги. И пожала плечами.
— Тебе бы нужно прогуляться, Эжен.
Он посмотрел в ее сторону. Все развивалось очень медленно.
— Если ты так считаешь…
Он подошел к камину, чтобы надеть свой галстук.
Потом он вернулся на середину комнаты с пиджаком в руке.
— А куда же мне пойти? В «Улитке» в это время я никого не найду.
— Решай сам, — сказала Роза с видом женщины, которой все надоело. Потом более ласково:
— Ты предпочитаешь остаться? Я же не говорю, чтобы ты уходил надолго.
Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
— Пока.
— Пока.
Возле двери он еще раз обернулся.
— Ну я пойду, что ли?
Он вышел. Роза открыла дверь спальни. Вошла туда. Зажгла свет. Маленькую лампу у изголовья кровати с сиреневым абажуром в виде опрокинутого цветка, которая казалась далекой-далекой.
— Ну, — сказала она, — ты идешь или как?
Я тоже вошел. Она уже снимала свою красную блузку. С усталым выражением лица. Да, такой характер — это редкость, уверяю вас.
— Сегодня пусть будет так, — сказала она еще. — А в следующий раз мы пойдем в гостиницу. Он любит свое место у камина, Эжен. Это ему неудобно.
Она говорила спокойно, как если бы было давным — давно решено, что будет следующий раз.
— Так что это будет тебе накладно.
— О! Я понимаю, — сказал я.
Потом, чуть позже:
— Тогда послезавтра, в полседьмого в кафе, что на углу улицы Марии Стюарт.
Я сказал:
— Ладно.
И все началось снова. Но в то же время это было не так, как раньше. Кстати, в связи с этим я хотел бы сказать, какое я сделал наблюдение, может, даже очень важное. Рассуждают, например, о любви. Так. О желании. Так. При этом добавляют: любви не прикажешь. Желанию — тем более. Я думаю, все согласны с этим. Как не прикажешь и другим чувствам: симпатии, антипатии. Это аксиома. Никто не собирается спорить. Особенно в том, что касается желания. Что такое желание? Это какое-то глубинное движение. Которое появляется неизвестно откуда. Которое не регулируется с помощью рукоятки. Или же это легкое волнение. Фантазия. Гирлянда из пены над волной. Которая зарождается, а потом угасает неизвестно почему. Но независимо от того, глубинное это движение или пена, все равно это что-то такое, что не подчиняется воле. Разве не так? Это приходит и уходит. Короче говоря, это не приходит по заказу. Иногда с Ортанс у меня возникало желание, но потом я понимал, что именно в этот вечер у нее нет настроения.
— У меня болит голова. Я устала.
У меня даже и мысли не возникало рассердиться. Это же так естественно. Желание — это не вопрос доброй или злой воли, не вопрос логики. У меня ведь тоже бывало, что я не испытывал желания. Это даже не вопрос времени суток. Я никогда не стал бы говорить:
— Ну хватит, давай без шуток, уже десять часов двадцать пять минут, нужно заниматься любовью.
Ни тем более:
— Ах! Нет, не сейчас, а завтра, в восемь тридцать две.
Разве не так? Я полагаю, что здесь дело у всех обстоит одинаково. Я знал очень пунктуальных людей. Но я никогда не встречал людей, которые составляли бы для подобных дел расписание. Желанию не прикажешь. ТАК. Но тогда попытайтесь объяснить мне, как же получалось, что Роза говорила: «Послезавтра, в половине седьмого», и когда наступало послезавтра, без двадцати семь, мы занимались любовью. Так вот я думаю, что… Потому что раз так, то, значит, любви можно приказать? И желанию тоже можно приказать? Можно заказать даже заранее. Как в коммерции. «Вы доставите мне это в пятницу. Обещаете? Утром? Послезавтра, в шесть сорок, я буду заниматься любовью». Мне скажут: Ортанс и Роза — это разные вещи. А почему разные? Потому что я изменял Ортанс? Но я изменял и Розе. Ведь я еще продолжал спать с Ортанс. Супружеская измена, как вы уже заметили? Адюльтер. Очень редко бывает, чтобы в этом деле был только один рогоносец. Почти всегда их по крайней мере двое: муж и любовник, жена и любовница Естественно. И чтобы все утешились, взгляните, как может удлиняться цепочка. К тому же, даже если поставить Ортанс на место Розы, мое рассуждение все равно останется правильным. Скажем, жили бы мы с Розой, и вот каждый раз вечерами или по воскресеньям мы испытывали бы друг друга, задавали бы вопросы, взвешивая «за» и «против».
— Ну что, займемся?
Или она сказала бы мне:
— Только не сегодня, Эмиль. У меня что-то с желудком.
Или я:
— А я спать хочу.
Короче, каждый раз ставился бы вопрос. А МЕЖДУ ТЕМ во время наших свиданий вопрос не возникал. В половине седьмого? Я говорил: ладно. И в половине седьмого, без двадцати семь, без десяти семь желание возникало. По заказу. Запланированное иногда за три дня до встречи. И так у всех. Я провел небольшой опрос. Мужчина, у которого назначена встреча с любовницей, в девяти случаях из десяти непременно будет заниматься любовью. В любое время. По заказу — другого слова не придумаешь.
Или вот еще пример. Вы хотите какую-то женщину. Я даже не говорю о любви. Я говорю просто о маленьком желаньице. Предположим, что и ей тоже хочется этого. Но все как-то не получается. Ее муж, ее дети, ее хозяйство — всегда что-нибудь мешает. И вам не удается встретиться наедине. Но вот однажды, в какой-то момент появляется возможность, непредвиденная, абсурдная, самая что ни на есть несвоевременная, у вас ломота, у нее небольшая температура, кровать расшатана, на улице вот-вот начнется гроза. Тем не менее случай представился, и вы ухватываетесь за него. Разве не так? Не примеряясь. И желание тут как тут. К вашим услугам. А почему? Потому что у вас нет выбора? Но не иметь выбора — это ведь принуждение, это ПРИКАЗ. И желание появляется. Желание повинуется. Желание исполняет приказ. А как же догма? Как же быть с утверждением, что желанию не прикажешь? Приходит за вами комиссар полиции, засовывает вас в камеру и говорит:
— Сударь вы мой, там внутри есть довольно смазливая бабенка. Доставьте мне удовольствие, займитесь ею. Да поживей!