Огромная рыбина бьется на другом конце шнура. Она никак не хочет сдаваться и не дает себя вытащить.
Постепенно мы оба устаем. Но рыба устает все-таки больше, чем я. Шнур идет вверх, я выигрываю. Рыба внезапно выныривает на поверхность; примерно в 30 м от лодки мы слышим шум ее прыжка, но увидеть ее не можем: туман за это время совершенно загустел.
Но вот моя рыба, перестав сопротивляться, сдается и наконец дает себя вытащить из воды, поднять в лодку. Рыба оказывается молодым тунцом в 5 фунтов. Ах, если б нам попался настоящий огромный тунец! Мы же опускали леску на большую глубину, а когда мотор заглох, блесна затонула по меньшей мере на 50 — 60 м, а может быть, и больше. Вот где сегодня рыба, вот почему так пусто наверху. Я сержусь на упущенную возможность. Утешают меня только лица Антона и Гейна, которые забыли о тумане и с восторгом разглядывают рыбу. Она, слегка вздрагивая, лежит на дне лодки.
Однако пора вернуться к суровой прозе жизни. Мы продолжаем плыть по молочно-белым Бискайям и не можем различить, где кончается вода и начинается воздух. Сидим, окоченевшие, мокрые, ведем лодку, все время заглушая мотор и прислушиваясь. Различаем на воде следы масла и решаем следовать по ним, хотя уверены, что как раз в этом направлении никак не может оказаться наш корабль, и вдруг до нас доносятся глухие звуки такой знакомой нам сирены.
И вот мы уже качаемся у борта корабля, шлюпбалки медленно втаскивают нашу лодку, мы стоим на палубе, видим озабоченные лица товарищей — и тут только до конца осознаем, какой опасности подвергались. Как чудесно, что мы снова дома, на корабле!
Вечером от тунца «старику» отрезали солидный кусок.
А туман еще двое суток стоял над морем…