А затем, вместо того чтобы взяться за дело, как она сама и предлагала, она задумалась.
— Признаться, я уверена, что так или иначе хроноклазм все же произойдет, довольно страшный хроноклазм. Видишь ли, у меня будет ребенок.
— Ну да! — воскликнул я в восторге.
— Что значит «ну да»? У меня будет ребенок. И я волнуюсь. По-моему, этого еще никогда не случалось с путешествующими историками. Если бы дядя Дональд узнал, он бы страшно разволновался.
— К черту дядю Дональда! — сказал я. — И к черту хроноклазмы! Сейчас мы это отпразднуем, моя дорогая!
Быстро пролетали недели. Мне уже выдали предварительные патенты. Я уже хорошо знал теорию передачи энергии изогнутым лучом. Все шло прекрасно. Мы обсуждали будущее: назовем ли мы его Дональдом или ее Александрой; когда начнут поступать гонорары; сколько будет стоить Бегфорд-холл; как смешно будет слышать обращение «леди Ляттери»… Ну и тому подобное.
А затем настал декабрьский день, когда я вернулся домой из Лондона после беседы с одним промышленником и не застал ее…
Ни записки, ни одного прощального привета. Просто распахнутая входная дверь и в комнате опрокинутый стул…
О Тавия, моя дорогая!..
Я начал это писать, потому что меня все еще мучает совесть насчет того, этично или нет не быть изобретателем собственных изобретений. Мне казалось, что таким путем я смогу это выяснить. Я написал все и понял теперь, что «выяснить» — это не совсем подходящее слово. По правде говоря, я предвижу, сколько возникнет осложнений, если я изложу истинную причину своего отказа от титула. Пожалуй, я ничего не скажу, а просто приму титул, когда мне его дадут. В конце концов, если вспомнить, сколько было изобретено вещей «по вдохновению», я начинаю думать: а не поступали ли другие до меня точно так же?
Я никогда не претендовал на полное понимание взаимосвязей и взаимозависимостей описанных событий, но я твердо знал, что по крайней мере одно я должен обязательно сделать: не только потому, что боялся вызвать какой-нибудь «страшный хроноклазм», а потому, что, если бы я этого не сделал, мне бы казалось, что всего этого никогда и не случалось. Поэтому я должен написать одно письмо.
Сначала конверт:
«Моей праправнучатой племяннице мисс Октавии Ляттери. Вскрыть в день ее совершеннолетия — 6 июня 2136 года».
Затем письмо.
Дата. Дату надо подчеркнуть.
«Моя милая, далекая, прекрасная Тавия!
Моя дорогая…»
Элвин Уайт
В час досуга
С машиной в руках в бар вошел человек, и почти все мы взглянули на него поверх своих стаканов, потому что никто из нас никогда не видел ничего подобного. Человек поставил свою ношу на стойку рядом с пивным краном. Она заняла чертовски много места, и было видно, что буфетчику не слишком понравилось соседство этого прибора, большого и нелепого.
— Два сода-виски, — сказал человек.
Буфетчик продолжал сбивать коктейль, очевидно пытаясь понять, чего хочет посетитель.
— Вам двойную порцию? — спросил он немного погодя.
— Нет, — сказал человек, — два стакана сода-виски, пожалуйста.
Он глядел на буфетчика в упор, не то чтобы очень враждебно, но и не слишком дружелюбно.
Долгие годы обслуживания завсегдатаев баров выработали у буфетчика своеобразное чувство угодливости, и тем не менее угождать новому клиенту ему не хотелось, да и машина не вызывала особой симпатии — это было очевидно. Буфетчик взял дымящуюся сигарету, до поры лежавшую на краю кассы, затянулся и задумчиво положил ее обратно. Потом он налил две порции виски, наполнил два стакана водой и небрежно сунул все это под нос человеку с машиной. Посетители наблюдали. Когда в баре случается хоть что-нибудь нарушающее привычный порядок, интерес к событию тотчас завладевает всеми посетителями и сплачивает их.
Человек не показал и виду, что чувствует себя в центре внимания. Он положил на стойку пятидолларовую бумажку. Потом он проглотил виски и запил его водой. Открыв какую-то маленькую отдушину в машине (похожую на воронку для заливки горючего), он влил туда другую порцию виски, а затем и воду.
Буфетчик угрюмо наблюдал за ним.
— Не смешно, — сказал он ровным голосом. — И потом ваш приятель занимает слишком много места. Поставьте его на лавку возле двери и освободите стойку.
— Здесь хватит места всем, — отрезал человек.
— Я не шучу, — сказал буфетчик. — Поставьте эту чертову штуковину возле двери, я сказал. Никто ее не тронет.
Человек улыбнулся.
— Вы бы видели ее сегодня днем, — сказал он. — Она была великолепна! Сегодня был как раз третий день турнира. Только представьте себе — три дня непрерывного обдумывания! И играть пришлось против лучших шахматистов страны. В начале партии она получила преимущество; потом в течение двух часов великолепно развивала успех и закончила игру, загнав короля противника в угол. Неожиданно сняла коня, нейтрализовала слона, и все было кончено. Вы знаете, сколько денег она выиграла за три дня игры в шахматы?
— Сколько? — спросил буфетчик.
— Пять тысяч долларов, — сказал человек. — Теперь ей хочется приятно провести свой досуг, ей надо выпить.
Буфетчик рассеянно возил полотенцем по влажной стойке.
— Забирайте ее в другое место и поите ее там! — твердо сказал он. — У меня и без этого хватает забот.
Человек покачал головой и улыбнулся.
— Нет, нам нравится здесь. — Он указал на пустые стаканы. — Повторите, пожалуйста.
Буфетчик медленно покачал головой. Он не знал, что сказать, но продолжал упрямиться.
— Уберите эту штуковину, — потребовал он. — Я не могу разливать виски, когда надо мной надсмехаются.
— Насмехаются, — сказала машина. — Надо говорить «насмехаются».
Какой-то посетитель, стоявший тут же у стойки, пил уже третий стакан сода-виски и, по-видимому, был готов принять участие в разговоре, к которому он прислушивался весьма внимательно. Это был человек средних лет. Он уже ослабил галстук и расстегнул пуговицу воротничка. Он почти прикончил третий стакан, и алкоголь побуждал его ринуться на помощь обиженным и жаждущим.
— Если машина хочет выпить еще, дайте ей выпить, — сказал он буфетчику. — И не будем торговаться.
Человек с машиной повернулся к своему новоявленному другу и серьезно поднял руку к виску, отдавая честь в знак благодарности и дружелюбия. Теперь он уже обращался только к нему, нарочито игнорируя буфетчика:
— Вы же знаете, как хочется выпить, когда поворочаешь мозгами!
— Конечно, — ответил друг. — Известное дело.
Весь бар заволновался, некоторые явно были на стороне буфетчика, другие сочувствовали машине и ее друзьям.
— Еще виски с лимоном, Билл, — сказал высокий хмурый человек, стоявший рядом со мной. — И не очень увлекайся лимонным соком.
— Лимонной кислотой, — сердито поправила машина. — В этих барах никогда не увидишь настоящего лимонного сока.
— Хватит! — сказал буфетчик, шлепнув ладонью по стойке. — Уносите-ка эту штуковину прочь. Мне не до шуток. Мне работать надо. Я не хочу выслушивать дерзости от механического мозга или черт его там знает от кого.
Хозяин машины игнорировал этот ультиматум. Он снова обратился к другу, стакан которого был уже пуст.
— Она хочет выпить не только потому, что устала за три дня игры в шахматы, — дружелюбно сказал он. — Знаете, почему еще она хочет выпить?