Дымка в небе сгущалась, и солнечный свет потускнел. Спет ловким движением своих коротких сильных рук бросил ловушку обратно в реку. Если он переживет следующую неделю, то руки у него будут не короткими и сильными, а длинными и слабыми. Он начал вытаскивать следующую ловушку, искоса поглядывая на пришельца.
Пришелец был безобразен. Весь красновато-бурый, как мертвый лист, с уродливыми чертами лица, совершенно безволосый на локтях и коленях, он блестел, словно облитый водой, но эта вода не стекала с него. Он был невысок и коренаст и двигался быстро, как молодой, но не работал. Очень странный, словно ненастоящий, он спокойно стоял, следя за Спетом, не нападая на него, хотя мог бы напасть, потому что не сделал знака мира. Значит, по-видимому, он не принадлежит к враждебному племени.
Быть может, нестекающая вода означала, что пришелец был духом кого-то, кто утонул.
Пришелец продолжал смотреть. Спет уперся ногами в травянистый берег и потянул бечевку ловушки, стараясь показать свою силу, но потянул слишком сильно, и ячейка в сети лопнула. Пришелец вошел в воду и стянул сеть так, что ни одна рыба не ушла.
Это был поступок друга. Но когда ловушка была благополучно вытащена на берег, бурый пришелец отступил и снова принялся смотреть.
Значит, бурый был действительно его родич и член его семьи. Но Спет знал всех своих родичей, и никто из них не выглядел так странно. Следовательно, бурый был духом — духом утонувшего родича.
Спет кивнул духу, переложил рыбу из ловушки в плетеные корзины и засолил ее. Потом присел на корточки, чтобы починить прорванную сеть.
Бурый дух присел рядом с ним, потом показал на ловушку и издал вопросительный звук.
— Я чиню сеть, дедушка, — объяснил Спет. К духу родича следует обращаться почтительно.
Дух приложил руку ко рту, потом указал на землю и снова издал вопросительный звук.
— Земля еще сухая, дедушка, — ласково сказал Спет, не понимая, что хочет узнать дух. Он встал и закинул ловушку в реку, надеясь, что бурый дух оценит его силу. Бурый дух имел вид юноши, совсем как Спет, словно утонул до обряда повешения. Быть может, он явился средь белого дня, потому что Спет должен умереть и присоединиться к духам раньше, чем станет взрослым мужем.
Думать так было страшно. Дымка, сгущавшаяся на горизонте, казалась зловещей.
Бурый дух повторил сказанное Спетом голосом Спета, слегка приглушая слова: «Земля еще сухая, дедушка». Потом указал на землю и издал вопросительный звук.
— Земля, — сказал Спет, думая о смерти и обо всех слышанных им песнях смерти.
Дух повторил слово «земля», и Спет увидел у него на лице выражение удовлетворения; он понял, что дух разучился говорить и что его нужно учить заново, словно новорожденного.
Благодаря этому учтивость превратилась в веселую игру. Работая, Спет показывал на окружающие предметы, произносил их названия, объяснял то, что делает, а иногда пел детские песни труда.
Дух следовал за ним, помогал управляться с сетями, слушал и указывал на то, что хотел узнать. Потом Спет заметил, что пояс его обвивает слепая серебряная змея. Дух поворачивал голову змеи к Спету, когда тот пел, и иногда сам говорил со змеей, делая поясняющие жесты.
Спета покоробило, что змее нечто объясняют, ибо все змеи мудры, а слепая змея — это премудрая змея из снов, та, что все знает. Слепой змее не нужно никаких объяснений.
Они с духом продолжали работать, идя вверх по реке, — вытаскивали ловушки, засаливали рыбу и снова забрасывали ловушки — и Спет рассказывал о том, что делает, а дух говорил об этом змее, обвитой у него вокруг стана.
Но вот бурый дух протянул слепую серебряную змею к Спету, показав знаком, что тот должен говорить с нею.
Спет упал на колени.
— Скажи мне, Премудрая, если соблаговолишь, умру ли я при повешении?
Он ждал, но змея неподвижно лежала у духа на ладони и равнодушно молчала.
Спет встал и отступил.
— Благодарю тебя, о Премудрая.
Дух заговорил со змеей, заговорил очень тихо, с осторожными жестами, потом снова обвил ее вокруг пояса и помог Спету нести засоленную рыбу.
Солнце почти зашло.
Возвращаясь в хижину своей семьи, Спет проходил мимо Говорящего Ящика. Бормочущий черный дух сидел сверху и бормотал, как всегда, но на этот раз Ящик остановил Спета, заговорил с ним, назвав его по имени, и стал расспрашивать о его жизни.
Спет нес тяжелый груз соленой рыбы в двух корзинах на коромысле, которое лежало на его сильном плече. Он устал. Он стоял посреди луга, где в другие времена года текла река. Серебряная хижина духов бросала на луг длинную тень. Ноги у Спета устали, ибо он долго бродил по реке, а разум устал оттого, что бурый дух целый день задавал ему вопросы, поэтому Спет сказал первое, что пришло ему в голову: он объяснил, что должен вскоре умереть. Обряд Повешения, делающий юношей взрослыми, начнется с первым дождем; для этого обряда предназначены пятеро, большинство обычно выживает, но Спет думает, что сам-то он умрет.
Ящик умолк, и дух наверху перестал бормотать; и Спет понял, что это правда, ибо люди умолкают перед лицом правды, о которой не хотят говорить вслух.
Он сделал Ящику учтивый прощальный жест и направился к своей хижине, чувствуя себя очень расстроенным. На вечернем пиршестве дети весело поедали рыбу и коренья, а худые взрослые довольствовались кореньями и травами. Спет, единственный среди родичей, готовился к посвящению во взрослые, и ему нужно было бы хорошенько есть, чтобы толстеть и накапливать силы, но вместо этого он вышел, вглядываясь в нахмурившееся небо. Он не вернулся больше к пиршеству, а прислонился, дрожа, к стене хижины, не в силах даже уснуть. Прямо перед ним лежали маленькие плоскодонные лодки его семьи, лежали в пыли позади хижины, ожидая счастливых дней дождя. Никогда больше ему не плавать в этих лодках!
Висеть вниз головой — это болезненный путь к тому, чтобы стать взрослым, но кто сумел выжить, тот на это не жалуется. А для него повешение станет трудным путем к смерти.
Задыхаясь, подгоняемый новостью, достопочтенный Уинтон подбежал к двум инженерам, притаившимся на берегу реки.
— Я узнал… — начал было он.
— Тсс! — сказал один из них, не оборачиваясь.
Они не отрываясь смотрели на маленькое животное у самого берега.
Уинтон подошел ближе и присел сзади.
— У меня есть новости, интересные для вас. — Он понизил голос до шепота, но торжество скрежетало в этом шепоте, как напильник по стеклу.
— Расскажете, когда это кончится, — прервал его Гендерсон. — Погодите.
Молодой проповедник проследил за их взглядами и увидел четвероногого зверька, большеглазого и острозубого, слабо барахтающегося в поднимающейся воде. Чарли делал с него снимки.
— У него лапы увязли, — прошептал Уинтон. — Почему вы не поможете ему?
— Оно укореняется, — шепотом ответил Гендерсон. — Мы боимся помешать ему.
— Укореняется? — Уинтон был в недоумении.
— У него две жизненные стадии, как у морской уточки1. Вы знаете, она сначала бывает личинкой и плавает свободно, а потом закрепляется и превращается в такую ракушку. У этого зверька тоже есть стадия закрепления, и она сейчас как раз начинается. Когда вода дойдет ему до шеи, он свернется под водой в клубок, вытянет вверх передние лапки и превратится во что-то подобное водоросли. Сейчас он укореняется задними лапками. Это уже третий случай.
Уинтон взглянул на барахтающегося зверька. Вода дошла зверьку почти до шеи. Большие блестящие глаза и оскал мелких зубов выражали страх и недоумение. Уинтон содрогнулся.
— Ужасно! — прошептал он. — Знает ли оно, что с ним происходит?
Гендерсон пожал плечами.
— По крайней мере знает, что вода поднимается и что оно не должно убегать. Оно должно оставаться на месте и врыться лапами в дно. — Он увидел выражение лица Уинтона и отвернулся. — Инстинкт — это могучее стремление. Бороться с инстинктом нельзя. Поддаться ему — приятно. Так что это не так уж и плохо.