— Не улетай, Джо, я не переживу разлуки!
— Но ты знала, что я полечу…
— Знала, но как-то не понимала, что не вынесу этого. Мы должны всегда быть вместе!
— А почему ты не летишь со мною, Джина? Я бы…
Джина страдальчески посмотрела на него, и он, не договорив, понял, что совершил ошибку. В детстве Джина перенесла тяжелую катастрофу; только чудо спасло ее от паралича, но левая рука у нее осталась неподвижной. Все попытки лечения остались напрасными, и она глубоко страдала от этого. Их любовь началась еще в юности, и ему никогда не приходило в голову смотреть на нее как на калеку. Для него, как и для всех, кто ее знал, она была Джиной, прелестной девушкой, самой строгой и самой страстной преподавательницей литературы, какую только можно представить, влюбленной в театр и в нескончаемые споры о ручных ремеслах. Готовясь к экспедиции, Джо не думал о том, что несколько лет отсутствия смогут изменить что-нибудь в их глубокой любви. Он был слишком поглощен собственными планами, чтобы понять, в каком горестном одиночестве он оставит Джину, которая только рядом с ним чувствовала себя полноценным человеком, и не только из-за своей искалеченной руки… Когда он так глупо спросил ее, почему она не хочет лететь вместе с ним, Джо почувствовал, что между ними вдруг легла бездна. Любовь к Джине и желание заглянуть как можно дальше в глубины космоса — это были непримиримые чувства. Желая исправить свою первую ошибку, он сделал ей еще больнее.
— На звездолете есть много различной работы, тебе тоже можно будет найти какое-нибудь место…
— На звездолете нужны только полноценные люди, Джо. Такие, как ты.
И ушла, готовая разрыдаться.
После этого он пытался успокоить ее, ни на минуту не подумав о самом простом решении — о том, чтобы остаться вместе с нею на Земле. Но Джина избегала его, и до самого отлета ему не удалось поговорить с нею. Джо отправился в космос. Джине он оставил письмо, в котором просил ее приготовиться к будущим экспедициям, в которые они полетят вместе. Он упорствовал в своем непонимании, считая, что таким образом избавит Джину от сознания ее неполноценности.
«Ты одна держишься за свои предубеждения. Все это только предубеждение…»
И он все повторял эту фразу, оправдывающую его в собственных глазах.
Экспедиция, со всеми ее тяготами и радостями, казалась ему долгой, как вечность.
Теперь экспедиция приближалась к цели. Впереди возвращение, его ждет Джина. Как она его встретит? И встретятся ли они вообще? Музыка все время задавала ему этот скорбный вопрос. Он увидел Джину рядом с собою: она крепко держала его за руку в полутьме театрального зала — сосредоточенная, всем своим существом отдающаяся спектаклю и всегда открытая для него, передавая ему все, что волновало ее в искусстве, которое она любила и понимала лучше, чем кто бы то ни было.
И вдруг мелодия стала описывать длинную траекторию, в которой одна нота отделилась и начала удаляться, грозная сама по себе, а хор в то же время повторял один и тот же вопрос: почему? И словно рисовал ему будущие жизненные пути, одинокие и не согретые теплотой рук Джины. И Джо понял всем существом своим, что никогда больше не отправится по путям космоса, что он должен оставаться там, на Земле, рядом с незабываемой улыбкой Джины. И когда все мелодии хора и оркестра слились воедино, Джо снова ощутил в своей руке руку Джины, теплую и ободряющую, и все его тревоги исчезли. Да, он знал, что останется с нею навсегда. Это решение показалось ему старым как мир. И он произнес его вслух для себя самого.
Лев, руководитель экспедиции, слушал, съежившись в кресле, и мысли его летели к Земле. Он провел уже десять экспедиций и каждый раз возвращался с удачей. Бесчисленные полеты на Луну не шли в счет, он считал их только повторениями. В этой экспедиции ему исполнилось пятьдесят лет, и она была для него последней. Астронавтический совет никогда еще не разрешал космических полетов людям после пятидесяти. Лев был человеком без семьи, привыкшим жить в холостяцкой кабине звездолета или в крошечной квартире на берегу Балтийского моря, среди карт и книг по астронавтике, — он и сам написал их столько, что они занимали целую полку в библиотеке. Еще юношей он был принят в экипаж звездолета и прошел по всем ступеням иерархии, пока не стал начальником экспедиции. Чем была вся его жизнь, как не долгим путешествием в космосе? Он посетил все планеты солнечной системы, он был начальником первой экспедиции, достигшей Тау Кита. На Земле он оставался только в промежутках между полетами, обрабатывая в это время данные экспедиции, из которой возвратился, и готовясь к предстоящему полету.
А теперь все это должно было окончиться. Он навсегда останется на Земле, будет следить за вестями из космоса по экрану телевизора, как будто он никогда и не бывал нигде, кроме Земли. Он начнет писать мемуары, и прежние пути в бесконечность будут пролегать только на бумаге, в знаках, оставленных пером или карандашом. Одиночество, в котором он прожил всю свою жизнь, будет мстить за себя.
Музыка говорила именно об этом одиночестве.
…Холодный дождь сыпался на побережье серого моря, на берегу стояла вилла, а в вилле был он, Лев, старый пенсионер, о котором космос не помнил больше. Скорбные звуки пронизывали его, и Лев закрыл лицо руками. Музыка заставила его зажмуриться, словно от сильного ветра. Откуда шла эта глубоко волнующая музыка, обращенная только к нему, угадывающая тайны его души, его жизни? Он знал. Она идет с Земли. С Земли, от которой он улетал столько раз и с которой отныне должен остаться связанным навсегда, как дерево с почвой. Люди, жившие там, понимали горечь, с которой он возвращается, переводили ее на глубокий язык музыки и посылали эти звуки навстречу ему в пространство. И — странное дело! — покоряясь мелодии, он ощущал спокойствие. Земля ждала его, Льва. Люди, чувствующие одинаково с ним, говорили ему: «Мы ждем тебя, Лев, испытанный астронавт! Иди к нам, будем вместе петь величие Человека, покорившего космос! Ты не взлетишь больше, но другие звездолеты готовы взлететь по путям, проложенным тобою; они полетят еще дальше, куда хотел полететь ты сам: они повсюду понесут мысль человечества! Мы ждем тебя, тебя ждет молодежь! Ты научишь ее величию полетов, отваге, терпению, силе, ты внушишь ей жажду нескончаемых странствований! Возвращайся, Лев, мы ждем тебя! Земля тебя ждет, чтобы поблагодарить и поручить твоей заботе сотни и тысячи будущих перелетов, в которые отправятся люди, подготовленные тобою!»
И Лев явственно услышал эти слова, когда хор и оркестр слились в последней торжествующей высокой ноте.
Некоторое время все молчали, находясь под властью впечатления, которое дал им этот неожиданный подарок Земли. Потом Лев обратился к Лауренциу.
— В первой же радиограмме, которую вы отправите на Землю, поблагодарите за музыку и попросите сообщить нам, кто автор этой «Симфонии космоса», — и встал.
Впервые за всю эту экспедицию он уходил на отдых, не застонав.
Они достигли расстояния, с которого можно было попытаться установить прямую связь с Землей. По окончании короткого сообщения о своем возвращении они передали на Землю благодарность от имени всех астронавтов за неожиданную радость. В ответ Земля сообщила, что ничего не знает о «Симфонии космоса», и захотела услышать ее. «А не было ли, — спросила Земля у астронавтов, — не было ли в музыке какого-нибудь прямого, поддающегося расшифровке сообщения?»
Звездолет мчался к Земле, постепенно снижая скорость. Опережая его, мчалась к Земле на длине «волны космоса» «космическая симфония», передаваемая со звездолета. Кто знает, как давно, быть может тысячелетия назад, устремилась эта музыка в бесконечность. И где-то ждали ответа люди, пославшие эту музыку в пространство. Кто они? Где была их планета?..
Электронные счетчики на звездолете жужжали непрерывно, стараясь расшифровать сообщение, скрытое в звуках, которые самой своей гармоничностью доказывали, что их мог создать только мыслящий мозг и что в бесконечности вселенной человек должен искать своих собратьев по разуму.
Они слушали записанную Редом «Симфонию космоса», собравшись в главном зале звездолета, когда Алекс из кабины управления объявил: