Помолчав, Хартц ответил:
— Знаете что? Я видел здесь, в Пареломе, множество шокирующих вещей, а слышал еще больше. Но вряд ли мне когда-либо… — говорящему пришлось сделать над собой усилие, чтобы закончить фразу, — было страшнее, чем сейчас от ваших слов.
— Боюсь, я вас не совсем понял.
— Ну как же! Вы назвали этот удивительный талант не такой уж редкостью.
— Но ведь это правда. — Фримен отклонился в мягком кресле. — Во всяком случае по нашим стандартам.
— Ну, это по вашим стандартам, — пробормотал Хартц. — Иногда эти индивидуумы не совсем похожи…
— …на людей?
Хартц кивнул.
— Уверяю вас, они вполне реальные люди. Человечество представляет собой очень одаренный вид живых существ. Наша работа по большей части сводится к восстановлению запущенных способностей. Мы относились с потрясающим невежеством к некоторым нашим очень ценным психическим ресурсам. Не заполнив эти пробелы в знаниях, мы не сможем успешно двигаться навстречу будущему. — Фримен взглянул на часы. — На сегодня, пожалуй, хватит. Я вызываю медсестру, пусть его почистит и накормит.
— Меня это тоже беспокоит. Вы говорите о нем как о каком-то предмете. Я восхищаюсь вашей скрупулезностью и преданностью делу, но у меня есть претензии к вашим методам.
Фримен поднялся и потянулся, расправляя затекшие члены.
— Мы пользуемся этими методами, потому что они дают результат, мистер Хартц. К тому же не забывайте, что мы имеем дело с преступником и дезертиром, который, дай ему волю, с готовностью пойдет на предательство. Похожими проектами занимаемся не мы одни, и другие не только не испытывают угрызений совести — даже не скрывают своей жестокости. Я уверен: вам не понравится, если нас обставят подобные конкуренты.
— Разумеется, нет, — промямлил Хартц, раздвигая пальцем воротник, словно тот вдруг стал слишком узким.
Фримен обнажил в улыбке зубы — не голова, а черная редька с белым надрезом.
— Почтите ли вы нас своим присутствием завтра?
— Нет, мне нужно возвращаться в Вашингтон. Вот только… э-э…
— Что?
— Чем он занимался после того, как сбежал из Толедо?
— А-а, он позволил себе взять отпуск. Очень разумно с его стороны. Это — лучшее, что могло прийти ему в голову.
В настоящее время меня зовут Александр или сокращенно Сэнди (иногда, в серьезном подпитии, я по секрету признаюсь, что мое настоящее имя не Александр, а Лизандр!) П. (и того хуже — Перикл!!!) Локк, мне тридцать два года, я холостяк-гедонист и ввиду отсутствия бороды немного смахиваю на извращенца. Однако я пытаюсь сменить свой имидж и, чем черт не шутит, когда-нибудь женюсь.
Сэнди Локком я побуду некоторое время и после окончания отдыха, который провожу в курортной гостинице на островах Си-Айлендс в Джорджии, заведении средней степени крутости, не отягощенном скукой посекундного расписания. Отель даже может похвастаться подводным крылом для терапии в «материнском чреве» и тем, что менеджером у них работает дипломированный психолог. По крайней мере, здесь нет обязательных эмпирических процедур.
Это мой второй отпуск в текущем году, поздней осенью будет третий. Меня окружают люди, входящие в категорию отпускников, а не выведенные за штат или безработные, как может показаться. Для многих постояльцев это уже третий отпуск в году, а кое-кто планирует и все пять. В последнюю группу, однако, входят старички, избавленные от заботы о детях и расходов на них. Троекратный отпуск в возрасте тридцати двух лет выделяет меня из общей массы. Однако на данный момент я скорее нахожусь в третьей категории — мне требуется новая работа.
На этот раз я выбрал хороший возраст — больше не надо притворяться, будто тебе сорок шесть в то время, как твой биологический возраст двадцать восемь (как вспомню про очки — брр!). Я достаточно молод, чтобы привлекать внимание дамочек среднего возраста, и достаточно зрел, чтобы внушать благоговение сопливым девчонкам.
Памятка для своих «я»: можно ли растянуть тридцать два года до, скажем, того времени, когда мне исполнится тридцать шесть? Надо держать глаз и ухо востро.