Муж покачал головой, почему-то очень шокированный её речью, и ответил немного неуверенно:
— Хм… Да, ты права, магии не существует. И ты забыла третий вариант — яхту сильно качает, вот вилки и тарелки ходят ходуном по столу.
Но Гермиона точно видела, что они летали. Она снова дотронулась до своей шишки на голове и решила, что галлюцинации — это последствие удара.
— Расскажи, мне всё… — попросила она.
***
Драко Малфой был помешан на Гермионе Грейнджер с восьмого курса.
Нет. Не так. С самого первого, если быть точнее.
Поначалу она его слишком сильно раздражала умным видом и простотой. А то, что она не лезла за словом в карман и всегда лезла куда не просят, доводило его до белого каления. Драко с первого курса был не равнодушен к Гермионе Грейнджер, но ещё не знал, не понимал тогда своим детским умишком, что конкретно попал. Попал в самую невозможную для него ситуацию, под названием “любовь”… К ней, к грязнокровке. Самое ужасное, что могло случится с потомственным аристократом в седьмом колене, родители которого всю жизнь внушали ему, что магглорожденные самая низшая каста людей.
Как-то незаметно для себя, Драко стал собирать её вещи и складывать их в шкатулку. Вырезать её фото из газет. Сначала, чтобы издеваться над ними — сжигать, рвать, протыкать палочкой и возвращать в исходное состояние. А потом… Потом, чтобы смотреть на её задорное личико долго и беспрепятственно, и дрочить, представляя её во всех самых изощренных позах. И снова ненавидеть.
Когда в коллекции, посвящённой Гермионе Грейнджер, появилась её кофточка, он понял, что это ненормально.
На восьмом курсе отношение к ней изменилось. Драко сгорал от чувства вины. За то, что случилось в мэноре. Видя её в коридорах школы, он хотел подойти и извиниться. Пытался. Делал шаг и останавливался. Она выглядела слишком счастливой, чтобы напоминать ей о том, что сделала его тётка. Тем более, что мерзкую надпись свели с тонкой руки Гермионы ещё перед началом учебного года.
А он стёр это слово из своего лексикона. Больше не было «грязнокровки Грейнджер».
Вина превратилась во что-то другое. Он стал любоваться ею. Он заметил, что у Грейнджер красивый профиль. Красивые кудрявые волосы. Красивые тонкие ладони и длинные пальчики, такие, что хотелось рассматривать их часами. А ещё у неё поразительно тонкая талия, острые идеальные коленки и изящные щиколотки.
Тогда он понял, что бредит ею, хочет быть к ней ближе, общаться с ней, трогать, любить и целовать её, особенно её ножки. Драко ни с кем не хотел этого. Только с Гермионой. Он представлял, как лижет и целует её пальчики и у него всё взрывалось внутри от желания. Драко не понимал, как он мог так низко пасть… Он желал целовать ноги магглорожденной. Он подозревал, что это либо болезнь, либо какое-то наваждение, либо проклятие. Гермиона не была яркой красоткой, не имела пышных форм или пухлых губ… Но он не мог выкинуть её из своей головы, хотя и боролся с собой и своей манией долгие мучительные месяцы.
Месяцы уговоров не следить за ней, месяцы злости на свою слабость.
Он не смотрел на неё… Старался не замечать… Но её голос. Он был везде. На уроках, в Большом зале, в коридорах, у Чёрного озера. Драко думал о её голосе. Мелодичном, звонком, нежном. О её смехе, её волосах, её теле…
А потом случился танец на Выпускном. Ранней весной Драко согласился жениться на Астории Гринграсс. Поэтому пригласил Гермиону лишь с одной целью — проститься с ней навсегда. Драко из последних сил сдерживал себя, чтобы не утащить Грейнджер куда-нибудь в кладовку Филча и не зацеловать её там до смерти. Она выглядела потрясающе. Божественно пахла. Его потряхивало от её близости. Он даже слова не мог вымолвить и был скован. А Гермиона вдруг рассердилась на него, вывернулась из его рук и оставила одного на танцполе. А когда Драко понял, чем это кончится, он догнал и сказал ей то, что не должен был. Он пытался её ненавидеть. И даже её пощечина не помогла унять злость и эмоции.
И вот он бросает Асторию почти у алтаря, уезжает на другой конец мира, живёт себе спокойно и даже радуется жизни, а тут неожиданно появляется она, Гермиона Грейнджер, и сидит перед ним в своём красном купальнике на шезлонге как ни в чём не бывало! Красивая, загорелая, карие глаза блестят.
А потом это выражение лица, когда она узнала его. Как девятый вал! Как ледяной душ! Её обычное неприятие и недовольство, её разочарование.
Малфой чуть не убил Паркинсон.
— Почему ты не сказала, что она будет здесь? — орал он и не верил, что эта стерва не знала, что герои посетят его курорт.
— Я не знала! Честно, Драко! Они никуда не собирались, это точно! — оправдывалась Пэнси: она самая первая и единственная вычислила ещё на шестом курсе, что он сохнет по Грейнджер.
А Драко был готов сразу же исчезнуть из Бразилии, чтобы не видеть Гермиону. Не поддаваться на её чары, не сходить по ней с ума вновь. Сбежать, унести ноги. И он бы не поехал в бар, если бы не Тео. Ни за что. Видеть её. Слышать её голос, от которого он становился придурком… Пытка, схожая с Империо и Круцио смешанных с Сектумсемпрой! А когда Грейнджер села так близко, что он даже запах её волос услышал… Мерлин, он готов был эти мягкие кудри закрутить на кулак и прямо там напасть на объект своего желания.
Но нет! Он смог, сдержался. Драко внушал себе, что ненавидит её, он не тряпка какая-то и не простит её за то, как она подставила его на Выпускном…
И неожиданно… Её мягкие губы на щеке и его губах… Кровь прилила к паху, руки ослабли, язык прилип к зубам… Гермиона почти поцеловала его…
А потом она танцевала с этим гаденышем, и Драко готов был их обоих убить. Он хорошо знал своего друга, знал, что Люц мог спокойно уговорить любую девушку уйти с ним в номера. А Боул ничего не знал о проблеме Драко. И ведь не скажешь ему — «Отвали, это моя…» Кто моя? Люциан в ответ покрутил бы пальцем у виска.
Спасибо Пэнс, что отогнала Боула.
Тогда-то Драко и решил показать себя. Танцевать он любил. И он видел краем глаза — Гермиона была потрясена и восхищёна его танцем с Марикой, знакомой красоткой, с которой он пару раз переспал.
Да, Грейнджер, смотри, смотри, но не трогай!
Он был уверен, она хочет потрогать. Её горящий взгляд многое ему рассказал.
А потом этот разговор на пляже, после того, как Люц бросил её в прямом смысле слова.
Драко не знал, что говорить ей. Он впервые за долгое время был с ней наедине и всё снова портил. Внутри него что-то мешало быть с ней другим. Она сама его отталкивала, каждым словом и вопросом. Драко видел разочарование в её глазах, презрение, равнодушие… Он ей не нравился всё больше… Это было обидно, очень, до боли в сердце, но ведь именно этого он и добивался или нет?
А когда Гермиона закричала на пляже… Ужас пронзил его. Тот день, когда она рыдала на полу в его гостиной встал перед глазами, как вторая реальность. Драко не мог оставить её.
И да, он спас её. Спас уже дважды.
И он бы спасал её всю жизнь. Но Гермионе это было не нужно.
И Малфой бы и дальше старался быть для неё неприятным, как говорит Паркинсон — изображал придурка. Но Гермиона сама пришла к нему, чтобы всё узнать. Видимо, он слишком странно себя вёл, да и ещё эта комната с её вещами — он давно хотел избавиться от них, но отчего-то тянул время.
Когда Гермиона упала за борт и затерялась в волнах, как будто её и не было, Драко медлил всего лишь миг. Этот миг он представил, что не увидит её больше никогда. Такой разрывающей изнутри боли он ещё не чувствовал ни разу в своей жизни и бросился за ней в темноту.
Вытащил из воды, откачал, вернул к жизни. И унёс в свою спальню. Гермиона дышала, но была без сознания, и он решил оставить её до утра, чтобы она отлежалась. Драко старался не касаться её самых интимных мест и ни о чём таком не думать, переодевая в свою сухую одежду. Но разве возможно себя сдержать, когда девушка, о которой бредил столько лет, оказалась в твоих руках.