Мужчина за прилавком косится на нас поверх газеты и явно греет уши. Я подталкиваю Андреа в глубь магазина.
— Почему ты им сказала?
— Ты прикалываешься? Я не идиотка! По крайней мере, не настолько. Я встретила свою бывшую на втором курсе, и она предложила мне пожить у нее. Я была влюблена и согласилась. Когда моя мать приехала ко мне погостить, она быстро поняла, что я нечасто сплю в своей постели. После этого они… перекрыли мне кислород. Без предупреждения.
По ее лицу пробегает тень. Она снова начинает рыться в стопках одежды на полке, но уже без былого азарта.
— Я не вынесу твоей жалости, окей? — бросает она. — Я подрабатывала и смогла справиться с этим. Закончила учебный год. Отправилась на сбор винограда, чтобы заплатить за следующий, но… когда я вернулась, моя девушка меня бросила, и все пошло коту под хвост.
Без постоянного заработка, без какой-либо поддержки у Андреа просто не оставалось другого выхода, кроме как немного пожить у друзей и наконец осесть у нас.
— С Ноэми тоже все разладилось, — с горечью продолжает она. — Я должна была догадаться, что хеппи-энда у нас не будет. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом, пожалуйста?
Кажется, расставание с бывшей печалит ее больше, чем решение родителей. Мои бы никогда так дерьмово со мной не поступили. Папа предложил бы мне поговорить об этом с мамой, а она погуглила бы, как правильно на это отреагировать, а потом постаралась бы сделать все, чтобы я был счастлив.
Из-за всех этих разговоров наше настроение теперь больше напоминало сдувшийся шарик. Я злюсь на себя за то, что испортил такой вечер, а с меня причитается после всего того, что Андреа сделала для меня сегодня. Чтобы заставить ее улыбнуться, я начинаю примерять все самые стремные и дикие тряпки и встаю в позу — максимально нелепую, — надеясь ее рассмешить. Она потихоньку расслабляется, и чем больше я пытаюсь этим развлечь ее, тем веселее мне самому. Особенно когда я вижу себя в зеркале. Мне трудно поверить, что это и вправду я.
— Черт возьми, а мне нравятся мои волосы. Мне идет абсолютно все!
— Кроме оранжевого. Точно тебе говорю.
Андреа отбирает у меня свитер и сует мне в руки довольно короткую байкерскую куртку. Она сделана из мягкой и гладкой кожи, на которую в районе рукава кто-то посадил пятно.
— Тридцать евро! Примерь!
Я надеваю ее и глазом не моргнув. Когда я вижу свое отражение, мое сердце снова пропускает удар. Эта куртка мне нравится. Я выгляжу… круто. Она напоминает мне ту, которую я выбрал для Поля, своего персонажа на корабле. Он носит такую поверх пасторской рубашки. Крик Андреа почти лишает меня барабанных перепонок.
— Вау! Офигеть! Да вы просто созданы друг для друга!
— Беру.
— Yes!
Я нечасто вспыхиваю такой любовью к вещам. Похоже, и впрямь начинается новая жизнь! Андреа, в свою очередь, бродит по ряду с платьями, так ни на что и не решаясь. Обычно она носит черные джинсы с заклепками и футболки с каким-нибудь принтом, но приход зимы заставляет задуматься о свитерах. Она останавливается на красно-белом с жаккардовым узором, и после ожесточенного спора я дарю ей его. Это меньшее, что я могу для нее сделать.
Она надевает свитер, пока мы ждем ее друга у его дома. Он опаздывает, и нас окутывает промозглый ноябрьский холод. Я дрожу в своей кожаной куртке, но согреваюсь, разминая плечи. Андреа хмуро обнюхивает рукава свитера.
— Пахнет нафталином. Готова поспорить, что женщина, которая его связала, жила со своей бабушкой и та заставляла ее класть шарики нафталина в шкафы.
— Или им пользуются в секонд-хенде, это бы многое объяснило…
Она отвечает на мою улыбку разочарованной гримасой.
— Да у тебя талант рушить чужие мечты. А твоя куртка? Как по-твоему, что с ней приключилось?
Я задумываюсь на минутку, прежде чем расхохотаться.
— Она принадлежала Доктору Кто, но он забыл ее тут, когда ему пришлось отправиться в будущее. Или в прошлое. Он уже не уверен.
— Ну да, чокнутый гик…
К счастью, ее друг появляется до наступления темноты, и мы отчаливаем со сложенным футоном к нам в пригород.
Глава 8
Лифт в моем доме остался еще с 1980-х. В нем нет ничего особенного: зеркало, кнопки, цифровой дисплей, линолеум на полу и двери. Такие маленькие дверки, которые въезжают одна в другую и совершенно не оставляют места для двух взрослых людей — разве что если встать по диагонали, — хотя на нем написано, что он может вместить четверых. И сейчас я его просто ненавижу. Несмотря на то что футон скатан в рулон и туго стянут, чтобы занимать меньше места, он вжимает меня лицом в зеркало, а Андреа еще напирает сзади в надежде, что двери таки смогут закрыться за ее спиной.