Я направляюсь к городскому парку, в наушниках играет Джек Джонсон. Холодный воздух поначалу обжигает легкие, и первый километр мышцы ног ощутимо тянет. Полчаса страданий, и моя тушка наконец привыкает к нагрузке, а я расслабляюсь. Мысли в голове перемежаются со строчками из песен. Странно, что я стал реже слушать музыку. Раньше я никогда не выходил из дома без наушников. Почему я вдруг их забросил? Они ведь не имеют ничего общего с моей проблемой.
Проходящие через парк девчонки украдкой смотрят на меня. Я по дурацкой привычке отворачиваюсь, думая, что они смеются надо мной. Я не качок и никогда им не был, но моя потрясающая шевелюра заставляет забыть об этом, и с ней действительно удобно, как мне и обещали в салоне. Я ускоряюсь, чтобы отбежать подальше, и начинаю растягиваться, хоть немного укрывшись от любопытных глаз за кустами.
В волосах дело или нет, я начинаю нервничать. Девчонки встают со скамейки, чтобы лучше меня видеть. Они оценивающе разглядывают меня, а я этого терпеть не могу. Почему каждый может позволить себе судить, оценивать, критиковать? Какой смысл смотреть на всех так, будто они скот на базарной площади?
Я раздраженно оборачиваюсь на девчонок, хихиканье которых доносит до меня ветер. Я мог бы подойти к ним и спросить, что их так забавляет. Но давайте посмотрим правде в глаза: я к этому не готов. Потом, в очередной раз бросив на них взгляд, я замечаю профиль огненно-рыжей Леаны, от которой без ума Джаспер. Я понятия не имею, кто ее подружки, и не задерживаюсь там надолго. В панике я быстро отворачиваюсь, надеясь, что она не видела моего лица.
Чем дальше я отхожу от парка, тем больше стараюсь себя успокоить. Она не могла узнать меня с такого расстояния; она не разговаривает со мной в школе, только посмеивается, когда Джаспер издевается надо мной. Что ни говори, а красивые волосы еще не говорят о внутренней красоте человека. Может, Сураи это тоже касается? Она, по крайней мере, никогда не смеялась надо мной при всех. Я возвращаюсь к монотонному ритму бега, погружаясь в воспоминания под пение Бенджамина Клементина.
В первый раз, когда я ее увидел, она мне улыбнулась. Открытая, широкая, лучезарная, заразительная улыбка девушки такой красивой, такой… Стрела Амура попала мне прямо в сердце. А потом этот радужный мыльный пузырь лопнул, когда ее сестра обогнала меня и бросилась к ней в объятия. Я иногда вспоминаю об этом, когда смотрю на нее, не решаясь подойти.
Я знаю. Мечты не питают духа, если не пытаться их реализовать. Но лучше быть честным с самим собой: у меня нет ни единого шанса. Она уже встречалась с парнями — ревность душит меня бо́льшую часть времени, — но, серьезно, учитывая саундтрек, который повсюду меня сопровождает, — «Когда вновь увижу чудесный тот край…», лучше даже не подходить к ней, чтобы не наткнуться на отказ. Или хуже того: на жалость. Никто не умирает от любви к трусам, которые не могут принять самих себя.
Глава 10
— Где твоя племянница? — взволнованно спрашивает папа, прожевав одну порцию жареной курицы и тушеной картошки и еще не принявшись за другую. — Разве она не должна была обедать с нами?
— Ее новый начальник предложил ей поработать сегодня, — объясняет мама. — Одна из официанток заболела.
— Что ж, хорошо. Но тогда надо было покупать одну курицу.
— Ну нет! — восклицает Манон. — Зато еще останется.
Какая же она маленькая обжора! Я ей улыбаюсь, и она снова показывает мне содержимое своего рта. Когда она уже перестанет так делать…
— Какая гадость!
С коротким смешком она кладет себе еще картошки. Хотя сегодня всем как-то не до веселья. Уж не из-за меня ли это? У меня талант портить всем вокруг настроение, а моя вчерашняя беззаботность исчезла без следа из-за нерешенной дилеммы. Снимать или не снимать? Я не хочу расставаться со своим париком, когда только начал к нему привыкать. Мои родители и сами наверняка задаются этим вопросом. К счастью, они никак не комментируют сложившуюся ситуацию. Маму явно снедает любопытство — ее глаза горят, а руки тянутся поправить очки каждые две минуты.
— Итак, ты ходил бегать утром.
— В парк неподалеку. Хорошо прочищает мозги.
Ее торжествующий вид не остается незамеченным. Папа прокашливается, прежде чем тоже заговорить с сарказмом и недомолвками.
— Все лучше, чем весь день сидеть за компьютером…
— Мы можем пойти в кино? — перебивает его Манон, которой одинаково нет дела ни до нашего разговора, ни до тарелки макарон, которая стоит перед ней. — В среду вы сказали, что, может быть, сходим на выходных.