Он молча поднялся с кровати и, пыхтя под тяжестью недосыпа, стал одеваться, путаясь в рукавах и штанинах, не сразу отыскивая попрятавшиеся под мебель кроссовки. Один — под этажеркой, другой — за ножкой кровати.
Любовь Андреевна не стала его дожидаться, вышла, и, зашнуровывая обувку, он снова услышал голоса. Все равно ничего не понять. Теперь на улице разговаривали тихо и вроде немного спокойнее.
Все еще недоумевая кому и зачем он понадобился, лишь немного тревожась, Митя появился на маленьком крылечке.
«Ни фига себе! Целая делегация!
Тася, Вася, их папаша, сторож дядя толя и Петрович.
— Ну вот он, вышел, — сказала Любовь Андреевна и добавила: — Раз уж вы в дом не идете.
— Ну куда мы все, — виновато пробормотал Петрович.
— А что такое? — подал голос Митя.
Почему — то никто ему сразу не ответил. Но в наступившей тишине он и сам понял, что дело, которое привело „делегации“, слишком серьезно. Даже Петрович спрятал свою золотозубую улыбку.
Наконец, после мучительных мгновений молчания заговорил Таси — Васечкин папа.
— Понимаешь, ты только не подумай… Но кое — что мы просто объяснить не можем… и понять, — добавил он после еще одной короткой паузы. — Да, странно. Поэтому…
— Да что такое — то? — взмолился Митя. — Чего вы не можете понять?
Опять пауза.
— Мотобайк украли, буркнула Таська.
— Как украли?! — Новость действительно ошеломила Митю.
— Увели ночью со двора, — уже более уверенно заговорил соседский папаша. — Не заводя мотора.
— У них ключа не было. Вот он, — Таська всем показала маленький ключик с ярким брелком.
— А я — то при чем? — выдавил Митя, у которого неприятно похолодело внутри.
И снова ему никто сразу не ответил.
— Все, — решительно заявила Любовь Андреевна. — Все, идемте в дом. Уж как — нибудь разместимся. И без разговоров.
Так Митя узнал о похищении драндула, а все известные подробности он слушал в столовой.
— И не входил никто, и не выходил, — бубнил дядя Толя. — И ворота я открывал только раз Гусакову, когда он на своем „Опеле“ приехал. В два часа ночи. И потом — все. И до утра. И никого не видел. И не спал.
— Толян, да мы это знаем, — осаживал его Петрович. — Никто на тебя ничего, успокойся. Вот только как они его… это непонятно. Через забор без шума не перекинешь. Да и тяжелый.
— А почему вы вообще решили, Николай Петрович, что воров было много? — спросила Любовь Андреевна.
— Как так много? — не понял фермер.
— Ну вы же говорите: „они его“.
—
Ну — у, а что один? Не — ет, это слишком сложно, через ворота же не выезжали. Тут и на стреме кто — то стоять должен. И вообще, один так воровать не будет. Да зараевские это, точно. Больше некому.
„Ах, вот в чем дело?“ — Митя начал догадываться, почему все собрались именно в их доме.
— И я говорю, что они, — согласно кивал дядя Толя. — А кому еще? Кому вообще нужна эта тарантайка?
— Ничего себе тарантайка, — обиженно вмешалась в разговор Таська. — мотобайк знаете сколько стоит? Он…
— Тасенька, помолчи, пожалуйста, когда взрослые разговаривают, — ласково, но стандартно приглушил голос дочери Сергей Евгеньевич.
Таська побледнела, как обычно, на сей раз от обиды.
— Ага, как Митя, так его спрашивают. Как я — помолчи.
Реплику дочери Сергей Евгеньевич проигнорировал. Зато заговорил Митя.
— А чего меня спрашивать? Я тут при чем? Я про это ничего не знаю!
— Точно ничего? — спросил, вдруг прищурившись и по — птичьи склонив голову набок, дядя Толя.
— Ничего…
— А когда ты вчера домой пришел, Митя, вот бабушка твоя говорит, что поздно, ты ничего не заметил? — этот длинный вопрос задал уже Сергей Евгеньевич.
— Не — ет, ничего.
— А ты один был?
— Да, конечно, один.
— Так он прямо вам сейчас во всем и признается, — рубанул Толян, — один — не один. Как ты вообще в Дубки пролез? Я же не спал, а ворота заперты. И…
— Вы что думаете, я его свистнул? — вскинулся Митя.
— Анатолий Борисыч, — грозно и повелительно повысила голос Любовь Андреевна, — мы собрались здесь, чтобы разобраться, а не обвинять!
— Да я же не про то, — свесив голову и спрятав подозрительный прищур, заюлил дядя Толя, — я не про, что он… Но ведь он с этими зараевскими каждый день вьется. Я уж пробовал их не пускать. А он их проводит. И вчера он через вход не входил.
— Мои друзья тут ни при чем! — выпалил Митя. — Я один вчера пришел. Они все оставались в Зараево. А где я в Дубки проходил, я вам сейчас покажу.
И он повел всех и показал свой тайный лаз за малиной.
— Ну здесь они его и укатили, — тут же вывел дядя Толя, едва глянув на заштопанную проволочками дырку.
— Да никто ничего не выкатывал, — горячился Митя. — и проволочки на месте.
И опять разговор покатился, как с лестницы:
Дядя Толя:
— Они их и прикрутили, что, они глупее тебя, что ль?
Митя:
— Да не было их!
Дядя Толя:
— А кто? Мотобайк сам с участка по воздуху улетел?
Митя:
— Запирать надо было в сарае.
Сергей Евгеньевич:
— У нас до сих пор воровства не было.
Дядя Толя:
— Как не было, как не было? У Кобзаря резину украли, у Панкратова до этого тоже одно колесо, потом тарелку свинтили, у Петровича — Ленина.
Петрович:
— Да хрен с ним, с Лениным.
Дядя Толя:
— Как это хрен, как это хрен?
— Ти — хо! Тихо! — рявкнула Любовь Андреевна. — вы все как базарные бабы, простите меня за такое сравнение. Ну нельзя же так. Все, я иду звонить и вызываю милицию.
— Да вызвали уже, — досадливо поморщился Петрович. — Это они так едут. И лучше бы самим разобраться.
— Как он привел, так и началось, — гнул свое дядя Толя, но даже Митя решил больше не обращать на него внимания.
Сам Митя вдруг как — то сник. В один миг он не то чтобы понял, а скорее почувствовал, что день испорчен, что теперь начнется морока и вообще все поехало не туда, куда хочется…
Два милиционера прикатили на хрипящем „уазике“ еще минут через тридцать. Митя даже обрадовался этому, хоть какое — то продвижение вперед к разрешению неопределенности. Увы, он ошибся. Менты осмотрели место происшествия, постояли у Митиного лаза, выслушали потерпевших, свидетелей — дядю Толю, Петровича и его, Митю. Сказали: „Разберемся, будем искать, — и уже на прощание лично Сергею Евгеньевичу: — Может и найтись, таких здесь все же немного. Если бы велосипед — тогда все. А тут, может, вам повезет“.
Свидетели и потерпевшие молча разбрелись по домикам и участкам. Таська заплакала.
На душе у Мити тоже было нехорошо, хотя плакать вроде бы не с чего, но все равно нерадостно. Вот попробуй убеги теперь в Зараево, он глянул на подчеркнуто неприступную спину Любови Андреевны, собиравшей на стол к завтраку. Перевел взгляд на часы, показывающие уже без пяти минут первого. И Алена… Когда он теперь с ней увидится, и ведь надо же такому случиться именно в эту ночь, когда наконец все будто повернулось к лучшему.
К назначенному Никитой времени — половина первого — Митя теперь не успевал, только если прямо сейчас выйти из дому. Но на это он даже не рассчитывал. Спина бабушки крепче всяких запоров отрезала дорогу к свободе.
Митя ушел в свою комнатушку и взялся за книжку. Читать он не хотел, да и не мог — не то настроение. Но валяться просто так на кровати после всего происшедшего слишком уж унизительно, он не хотел, чтобы кто — то, пусть даже Любовь Андреевна, видел его страдания. Поэтому он лежал на животе носом в книгу, но видел там лишь известную комбинацию из трех пальцев. Мысли же его были очень далеко, на берегу реки, где наверняка уже расположилась зараевская компания.
Он представлял себе, что они делают, о чем говорят, и совсем не мог себе представить, как будет рассказывать об утреннем диспуте и ночном происшествии. В том, что он все — таки встретится со своими друзьями, и еще не раз, Митя не сомневался, а вот трудный разговор даже в уме не клеился. „Ну что я так и скажу им, что ли, что их тут считают ворами? И еще при Алене. Лучше бы Никиту сначала одного отловить, или хотя бы с Лысым“. Удивительно, но то ли от невозможности разрешить трудную задачу, то ли от пережитого, то ли с недосыпу, а может быть, всего вместе Митю потянуло на сон. Он приложился щекой к прохладной странице книги и действительно заснул.