Посмотрел я на них сегодня, и сердце сжалось. Это же добровольны-рабочие, в большинстве с Кировского завода, идут на фронт, нам воякам помогать бить фашистов.
Их надо бы хлебом я солью встречать, среди их есть прославленные Путиловские рабочие, которые штурмовали Зимний, воевали в Гражданскую войну, есть даже с крестами Георгиевскими и те, что ходили в 1905-м году к царю батюшке на поклон, а получили пулю. В общем, что говорить, вам и так понятно. Антонина Григорьевна, придётся нарушить план работу и уделить внимание ополченцам, возможно среди них есть нуждающиеся в медицинской помощи. Вы сами знаете, что нужно делать, не мне вас учить.
А вы, старшина Данилов, позаботьтесь насчёт того, чтобы их подкормить. Я дам команду наварить больше каши и щей. Организуйте раздачу пищи у них на месте и преимущественно пожилым и молодым, в особенности больным, так как всех мы не сможем обеспечить питанием из своего котла".
На приёме у командира задержались дольше обычного, вышли довольные. Старшина сказал: "хороший у нас командир, после разговора с ним всегда как-то легче становится на душе, культурный, никогда не кричит, говорит спокойно, уважительно, внимательный ко всем.
По пути я зашла к себе в санчасть, одела медицинский халат, взяла стетоскоп и пошла к ополченцам. Весь овраг ожил, люди в нём шевелились, как пчёлы в улье, с высоты горы они были видны почти все. При подходе к ним старшина громко объявил: "товарищи ополченцы, если есть среди вас больные - подходите к доктору. После третьего объявления кто-то из глубины оврага крикнул: "у нас больных нету, мы все здоровые".
Ко мне подошёл худощавый мужчина средних лет, пожаловался, что у него болит живот, при опросе выяснилось, что он страдает язвенной болезнью. На мой вопрос, "почему же вы не остались на заводе? Там все же могли бы соблюдать диету?", - он ответил, - "доктор, все мои товарищи пошли на фронт, я не могу оставаться в стороне, я тоже должен защищать Ленинград".
"Вы потерпите, я вам помогу, дам лекарства, а старшина накормит вас горячей пищей". "Благодарствую, доктор, а живот у меня разболелся от сухомятки".
Я стала искать старшину, а он уже нашёл какого-то товарища - токаря, родственного себе по профессии, и с жаром они говорили о своей работе, о заводе "Русском Дизеле".
Я смотрела на Андриана Андриановича, он осунулся и даже похудел, что было заметно по кителю. 31 августа, придя в штаб батареи на очередной доклад, я увидела командира, он был угрюм и лицо его мрачное. Увидев меня, он сухо поздоровался и сказал: "у нас большое несчастье - погиб командир дивизиона инженер-капитан 1-го ранга Соскин Григорий Лазаревич. Сегодня он ехал по шоссе, в своей легковой машине, к нам на позицию. Осколок от разорвавшегося снаряда угодил ему в грудь, в область сердца, и он погиб в машине.
Смерть командира дивизиона для нас большая утрата, Соскин был знающий командир, хорошо знал наше дело и военную обстановку, был авторитетен у командования и у Грена. Да и как человек он был высокой культуры, с ним легко было работать".
"Кто же теперь будет командиров дивизиона и заменит Соскина", - спросила я.
Иванов Д.Н. ответил: "временно пока ст. л-нт. Михайлов". И продолжал - "Соскин два дня тому назад рассказывал, что по сведениям штаба командования известно: в районе Красногвардейска немецкая армия сосредоточила большое количество танков, мотопехоты и другой техники, для усиления наступательных боёв на Ленинград. А наши войска после упорных боёв оставили город Колпино. Немцы подошли к Ропше. Что фашистские войска большими силами продвигаются в нашем направлении. И мы ждём не сегодня-завтра, они войдут в зону дальности выстрелом и целей наших батарей "А" и "Б". Сегодня я уже слышал басовый голос главного калибра морской артиллерии, не знаю только откуда начали бить наши, с фортов или с линкора, но что это наши голоса - не сомневаюсь".
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Вечером 10 сентября 1941 года в Дудергоф (ныне Можайск) вступили вражеские части, с которыми наша батарея вступила в бой.
Мимо наших орудий в последние дни проходили группы разрозненных красноармейцев, они искали своих командиров.
Видя разрозненных красноармейцев, мне вспомнилась адова надето командира батареи Иванова Д.Н., который говорил мне ещё в период организации батареи: "если настанут "горячие денёчки", то на наш участок обороны пришлют столько войск, что и яблоку упасть будет негде, нашу батарею обязательно будут поддерживать и другие рода войск" ...
Но вот уже ж приблизились горячие денёчки, а на наших позициях оставались мы одни, с нашим 130-мм пушкам и никаких войск, никакой пехоты и зениток в нашем районе нет.
В эту ночь я находилась на втором медпункте в районе деревни Пелгала. Днём этого дня я была в Дудергофе, работала вместе с Зоей, ещё и ещё раз проверила готовность, побывала в штабе, разговаривала с Дмитрием Николаевичем, с комиссаром дивизиона Ивановым. Мы ожидали рассвета как никогда, а шёл ещё только второй час ночи. Я проверяла вторую санитарную сумку и пополняла её медикаментам и перевязочным материалам.
В ночь на 10 мне известили, что командир батареи Иванов ранен. Я услыхала быстрый топот ног спускающегося по ступеням в землянку краснофлотца. Дежурной службы, - он взволновано сказал: "доктор, срочно на КП-2 к командиру батареи, он раненый.
Я быстро взяла санитарную сумку и побежала к нему. В штабе на солдатской кровати на сером одеяле лежал наш командир Иванов Д.Н. Голос его был глухой и сиплый. Я попросила дежурного поднести керосиновую ламу ближе к кровати, увидала лицо раненого, оно было бледным, страдающим. Я быстро сняла одежду. Брюки и постель были пропитаны кровью, кровь сочилась через промокшую повязку. Сняв повязку, я увидала в верхней части левого бедра, на ягодичной складке, обширную глубокую рваную рану мягких тканей. Обнажив рану, я сразу приступила к её обработке. После обработки раны и её перевязки, введения лекарств, обильного питья сладкого чая, состояние раненого улучшилось. Дмитрию Николаевичу я сказала, - вас необходимо госпитализировать. Он ответил: "не могу оставить батарею, а о госпитализации ж слышать не хочу".
У Дмитрия Николаевича было тяжёлое ранение в область таза и бедра. Раны были обширные множественные сильно кровоточили. Обработку раны я делала при свете керосиновой лампы, моим ассистентом был связной. Дмитрий Николаевич был бледен, пульс слабый, голос его осел, чувствовалась большая кровопотеря, изредка стонал, ничего не говоря. Я не задавала вопросов боролась за жизнь. После оказания помощи, введения обезболивающих и сердечных средств, больному стало лучше, больной заговорил.
Я сказала - у вам большая кровопотеря и обширная рана. Он ответил, что сейчас не до этого. Во время оказания медицинской помощи, командир проявляй терпение и не стонал, но был крайне взволнован. За время врачебной помощи ст. л-нт Иванов говорил, как ему пришлось вступить в бой с немецкой разведкой, рассказывал сбивчиво и раздражённо.
Это случилось поздно вечером 10 сентября 1941 года. Из сказанного им я поняла, что они с командиром дивизиона комиссаром Ивановым выехали из Дудергофа, вскоре после того, как я ушла из штаба первого КП, ехали они на грузовой машине, комиссар дивизиона сидел в кабине, вместе с шофёром Костей, а командир батареи наверху в кузове.
Ехали медленно с выключенными фарами, объезжая Воронью гору, (дорога огибала гору) увидали впереди группу людей, идущих навстречу. Издали, в темноте, было трудно разобрать, кто идёт и что это за люди.