Принёс с соседней землянки (на пушке было две землянки) неприкосновенный запас - сухари и сахар. Раздал всем по кусочку сахара и по паре сухариков, принёс чайник с холодной водой, подогревать было нельзя - нарушалась маскировка. "Кушайте на здоровье" - сказал старшина. Сегодня завтрак нам с камбуза не привезут. Краснофлотцы оживились, подвешивали к ремням гранаты, получали патроны.
"Вот так-то оно веселее, а то заскучали о лейтенанте, о своей братве. Лейтенант наш скоро вернётся". Так говорил старшина, подбадривая своих ребят.
"А теперь додайте займёмся личным питанием - подбросим в наши кочегарки топлива, хотя время завтрака ещё не наступило, но мы позавтракаем сегодня пораньше, не торопясь попьём чайку".
Кукушкин выложил на ящик все запасы хлеба, сухарей н сахара. Увидев это, краснофлотец Борис Яковлев сказал: "что вы Алексей Алексеевич, сегодня сахар даёте без нормы?"
"Сегодня ешьте. Их по аппетиту, послаще и посытнее, обеда, наверное, не будет, наши коки свои чумички сменили на винтовки. Ешьте братцы не стесняйтесь". Старшина с шутками кормил своих краснофлотцев, и они ели с аппетитом. От добрых прибауток старинны и от съеденной пищи все повеселели, заговорили.
Разговор шёл о своих товарищах, которые ушли с лейтенантом и о самом Смаглий. Говорили, что наши, конечно, выбьют немцев из Дудергофа, что на Вороньей горе наших будет человек пятьдесят, а лейтенант наш боевой. Моряки выбьют фрицев и к вечеру вернуться.
В воздухе было затишье, где-то в далеко стреляла артиллерия, выстрелы глухо доносились до нас. По полевому телефону не передавали данных для стрельбы, никто не звонил с КП.
С наступлением утра 11 сентября в воздухе над нашими позициями стали появляться вражеские самолёты, значительно раньше обычного, и начали бомбить высоты. Краснофлотцы перекидывались шутками: "сегодня фрицы прилетели спозаранку, не емши и не пивши". "Да", -отвечал другой, - "что-то у них режим освоен нарушился".
На нашем участке фронта - на позиции нашей батареи не было никаких наших войск, ни пехоты, ни танков. Истребители наши не летали и зенитки не стреляли. Они были 29 августа сняты с наших позиций и установлены под Ленинградом как противотанковые орудия. Были только одни моряки - артиллеристы и пушки "Авроры". Фашистские самолёты летали и бомбили нашу батарею с низкой высоты, не встречая никакого сопротивления, ни с воздуха, ни с земли.
Вражеские бомбёжка и артобстрел усиливались с каждым часом, они были беспрерывными. Вражеские самолёты стали летать ниже обычного. Первым это заметил старшина Кукушкин и сказал: "сегодня фрицы ведут себя как-то странно, отбомбятся и на уходят, а спускаются ещё ниже и как будто катом разыскивают". Слова "разыскивают кого-то" мне сразу напомнили, что секретная карта батареи была в планшете у комиссара дивизиона, а теперь она возможно уже у немцев?
Вражеские бомбардировка и артиллерийский обстрел усиливался, обстановка осложнялась.
Пехотинцы с разбитых частей шли третий день мимо наших пушек по одиночке или маленькими группами в поисках своих командиров. От них мы узнали, что в Красном Селе в Лигове уже шли тяжёлые бои, у врага много техники. Силу огня врага мы ощущали в этот день как никогда.
Телефонная связь, которая нас связывала воедино с командиром батареи, с каждой пушкой - была перервана, и как ни старались наши связисты, но восстановить её было невозможно из-за сильного огня и из-за большой протяжённости.
Без телефонной связи бы оказались на пушке одни, отрезанные от КП и от соседних орудий. Каждое орудие превратилось в огневую точку, самостоятельно принимая решения, самостоятельно вело огонь по врагу. Телефонная связь была прервана мощным огнём противника. Наше орудие превратилось в самостоятельную огневую точку. Отрезанные от всех мы не получали сведений и не знали, откуда ждать противника, не знали, что делается вокруг, не имели данных для боевой стрельбы. Вокруг рвались снаряды и бомбы, содрогалась земля, осколки свистели, пролетая над нами. Посылать своего посыльного под массированным огнём не решались, считали, что это верная гибель. Всё гремело и грохотало. Мы не знали, что делается впереди, вокруг, кругом рвались вражеские снаряды, бомбы. Кругом все грохотало рвалось, кипело как в аду.
Но всё же среди страшного грохота мы слышали залпы наших впереди стоящих пушек, - первой, второй и третьей, - мы узнавали их басовый звук, он казался нам родным, радовал нас. Мощный огонь пушек "Авроры" заглушал стрельбу противника и вселял в нас надежду, что наши отобьют атаку немцев на Дудергоф и вернуться, значит впереди стреляют наши ребята, значит они бьют, выбьют врага, и вернётся л-т Смаглий.
Мы напрягали слух. Залпы наши орудий становили все реже и реже, а потом совсем стихли. Нам было непонятно, почему перестали стрелять впередистоящие пушки. Вражеский огонь усилился, особенно низко летали самолёты, они точно разыскивали нас в кустах, но нас скрывала маскировка. Бомбардировка с воздуха была беспрерывна. самолёты ревели моторами над нами. Бомбы ложились рядом, и одна из них попала в угол землянки, - зашевелились брёвна и посыпалась земля.
Пушку спасала хорошая маскировка, но было трудно жести наблюдение и обзор. От разрывов вражеских бомб и снарядов земля поднималась вверх столбом, в воздухе стояла земляная пыль и гарь. Картофельное поле, которое было расположено рядом с нашей пушкой было взрыто точно вспахано огнём противника, клубни картофеля лежали поверх взрытой земли. Земля дымилась, порою становилась столбом от разрывов вражеских бомб и снарядов.
Нам все труднее становилось вести наблюдение. В целях сохранения боевого расчёта часть краснофлотцев находилась у пушки, стальной щит её надёжно защищал от вражеских осколков, которые со свистом пролетали над головами, рикошетом отскакивая от щита. Но щит не мог защитить всех, и большая часть краснофлотцев находилась в землянке, которая находилась рядом с орудием. С риском для жизни, поочерёдно вели наблюдение, чтобы узнать, откуда появится враг.
Лавина огня в этот день обрушилась на наши головы. Под таким страшным вражеским огнём мы находились несколько часов, в полном неведении. Страшно-мучительными и томительными были часы ожидания боя, они нам казались вечностью. Эти часы по своей напряжённости стоили жизни. В груди каждого из нас клокотало и с ненавистью жгло чувство ненависти к врагу. Мы были готовы и полны решимости в любую минуту вступить в бой с врагом и с нетерпением ждали этой минуты.
С Кирхгофской высоты из леса до нас доносились автоматные очереди противника, каждый понимал, что враг совсем рядом идёт на нас и каждый внутренне готовил себя к встрече с врагом. Ожидали эту встречу молча. Напряжение было предельное. Гарь и земляная пыль стояли в воздухе, они затрудняли наш обзор.
Как вдруг совсем неожиданно в нашу землянку буквально свалился, до неузнаваемости, весь в земле - солдат. В первые мгновения мы решили, что это фриц. Обезумевший раненый солдат кричал "пить"! "За горой враг, и идут на вас фашистские танки, уходите!".
Старшина Кукушкин выхватил наган и хотел пристрелить паникёра, но я успела крикнуть "Отставить!". И все увидели солдат плакал - не то от страха, не то от стыда?
"К орудию!" вырвалось сразу у всех из груди.
Краснофлотцы, как разъярённые тигры, рванулись к пушке.
Кирхгофская высота нами хорошо просматривалась.
Замерли в ожидании вражеской цели.
Я рванулась к телефону: "Говорит "Ольга". На Кирхгофской высоте немецкие танки, "Омут" открывает огонь". Я повторяла несколько раз, но на мои слова никто не отвечал. Проводная связь была нарушена. Рации на орудии не было.
Краснофлотец - наблюдатель сообщил: "На Кирхгофской высоте вижу появился вражеский танк. Танк идёт на нас!".