Мартин и Кэрью, как правило, звали его — Мак. Энни же, насколько могла вспомнить, обращалась к нему просто — «вы».
Она опять забарабанила в дверь, уже сильнее, отчаяннее. Было уже совсем темно, а такси она отослала, чтобы сжечь за собой мосты и отрезать себе путь к отступлению. Девушка опасалась, что, попросив водителя подождать, в последний миг могла просто струсить и отказаться от своей затеи.
— Эй! — выкрикнула она, по-прежнему не решаясь назвать его по имени. — Есть кто-нибудь дома?
— Я здесь.
Энни резко развернулась и больно ударилась локтем о ручку двери. Она не слышала ни звука, и на мгновение, когда в лунном свете перед ней предстало совершенно незнакомое лицо, её охватил панический ужас.
— Энни, как тебя сюда занесло?
Нет, все-таки — не совершенно незнакомое. Голос этот, негромкий и отчужденный и, как всегда, возмутительно спокойный, она слышала и прежде. Но мужчину этого, высившегося в двух шагах от нее, видела впервые.
Он был одного роста с Джеймсом Маккинли. Высокий, куда выше её пяти футов и восьми дюймов. Но на этом всякое сходство с Маккинли заканчивалось.
Сейчас Энни даже не могла вспомнить, присматривалась ли когда-нибудь к Джеймсу Маккинли вблизи. Она помнила, что он высокий, непонятного возраста, неброско, но неизменно аккуратно одевается. Поведение же его всегда отличалось такой невозмутимостью, что Энни это одновременно успокаивало и бесило.
Но кто же тогда этот оборванец? Длинные, давно не мытые волосы, помятая и небритая физиономия… Темные глаза странно поблескивают. А одежда? Грязные старые джинсы, отрезанные выше колен, распахнутая и замусоленная пестрая рубашка. Нет, это далеко не мирный бродяга. Перед Энни стоял дикий зверь, затравленный, свирепый и смертельно опасный. И от него разило спиртным.
— Джейми? — вдруг, сама того не ожидая, спросила Энни. Так называл Маккинли её отец.
Незнакомец вздрогнул, словно она ударила его по щеке. Потом вдруг выпрямился, расправил плечи, и от этого ощущение грозившей ей опасности вдруг сразу исчезло.
— Твой отец был единственным, кому я позволял себя так называть, — глухо сказал он.
— Моему отцу вообще многое дозволялось, — промолвила Энни, неуверенно улыбаясь.
— Не всегда. Но что тебе здесь нужно, Энни? И — как тебе удалось разыскать меня?
— Мартин мне рассказал.
На глазах у Энни его плечи — крепкие, мускулистые — расслабились. Ей вдруг показалось, что Джеймсу Маккинли не меньше лет, чем было её отцу. Она невольно прикинула, сколько ему могло быть двадцать лет назад.
— Но — зачем? — спросил он.
— Я хочу знать правду о своем отце, — ответила Энни. — Хочу знать, что с ним случилось на самом деле.
Несколько мгновений Маккинли молчал, пристально глядя на нее. Потом сказал:
— Он умер, Энни. Разве ты забыла? Он выпил лишнего, свалился с этой проклятой лестницы и сломал шею.
— Я в эту сказку не верю!
— Но ведь сделали вскрытие. Если у тебя хватит мужества, можешь прочитать…
— Я читала. И все равно не верю. Они сознательно водят меня за нос. Пытаются замести следы.
Маккинли вновь приумолк.
— А что, на твой взгляд, могло случиться? — спросил он наконец.
— Мне кажется, что его убили, — ответила Энни, собравшись с духом. — Причем преднамеренно.
Мрак сгущался, лунный свет уже с трудом пробивался к ним сквозь густую листву. Лицо Маккинли было в тени, и Энни не видела его выражения. Только темные глаза поблескивали.
— И что ты от меня хочешь? — спросил он.
Он не стал ничего отрицать, и на какой-то миг Энни сделалось жутко.
— Вы были его другом, — прошептала она, холодея от ужаса. — Неужели вы не хотите выяснить правду? Неужели не хотите отомстить за него?
— Не очень.
Энни вскинула голову. Такого ответа она не ожидала.
— А вот я хочу! — запальчиво воскликнула она. — И займусь этим сама, если вы мне не поможете. Я должна раскрыть тайну смерти отца, и добьюсь этого, чего бы это мне ни стоило. И я больше не позволю им делать из меня безмозглую дурочку!
Маккинли не шелохнулся. Энни вдруг стало не по себе. По спине поползли мурашки. Она только сейчас впервые осознала, что ей грозит опасность. Страшная опасность.
Оглянуться она не смела — это стало бы признанием её страха. Вместо этого она продолжала стоять, вытянувшись в струнку; Маккинли был так близко, что в ноздри её проникал терпкий и кисловатый запах его пота, смешанного с перегаром. Напряжение, казалось, густой пеленой повисло в воздухе. И исходило оно от Маккинли, от его мощного тела и звериного естества.
И вдруг это ощущение словно рукой сняло.
— Хорошо, — спокойно сказал он и осторожно подхватил её под локоть. — Заходи в дом. Поговорим по душам.
От неожиданности Энни вздрогнула, но тут же овладела собой.
— Означает ли это, что вы все-таки согласны мне помочь? — спросила она.
— Это означает, — ответил он сочным баритоном, в котором угадывался легкий техасский акцент, — что ты расскажешь мне все, что тебе известно, поделишься своими подозрениями, и вот тогда мы вместе подумаем, как со всем этим быть.
Маккинли толкнул дверь, вошел в темное нутро лачуги, и Энни ничего не оставалось, как последовать за ним. И вновь она с трудом подавила безумное и непонятное желание оглянуться.
Маккинли щелкнул выключателем, и вспыхнул неяркий свет. Энни с любопытством осмотрелась. Тесная каморка показалась ей напрочь лишенной хоть какого-либо уюта. Обшарпанная, кособокая мебель. Нагромождение немытых тарелок и мисок на столе.