— Чай будешь? Или сразу к шампанскому приступишь?
— А ты? — удивился Антон. — Разве ты со мной не выпьешь?
Марина покачала головой:
— Я, Антоша, кормящая мать, мне нельзя ни алкоголь, ни газированные напитки. Шоколад, кстати, тоже нельзя, а я вот, видишь, слаба на него. Ну ничего, надеюсь, от одной конфетки ничего страшного не произойдет.
— Ну тогда я тоже буду чай, — из солидарности согласился Антон. — Прости, не знал о шоколаде, принес бы что-нибудь другое. В следующий раз буду умнее.
— В следующий раз? — усмехнулась Марина. — Зачем тебе следующий раз? Зачем тебе этот раз?
Антон поморщился:
— Марина, не ерничай. Я сам все понимаю — сволочь и все такое. Но ты так убедительно наговорила мне в прошлый раз о своей неверности, что я поверил в существование соперника. Думаешь, мне это было приятно? Впрочем, не будем об этом. Я пришел посмотреть на дочь.
— На дочь? — удивилась Марина. — Ты имеешь в виду мою дочь?
— Нет, я имею в виду свою дочь, — с нажимом поправил ее Антон.
Марина улыбнулась:
— Тогда ничем не могу помочь. Твою дочь я в глаза не видела. У меня есть только моя.
— Перестань, — скривился Антон. — Марина, это мелко! Да, я сволочь, но давай не будем забывать, что это ты убедила меня в том, что я не несу ответственности за этого ребенка!
— Вот и не неси, живи себе спокойно.
Антон вспылил:
— Я не могу спокойно! Я хочу видеть свою дочь! Я не могу спать спокойно, зная, что моя дочь живет в лишениях!
— А-а-а, — ухватилась Марина. — Так вот что тебя беспокоит. Нищенская обстановка в доме, где живет возможно твоя дочь. Не я, не сам ребенок — тебя волнует лишь материальный достаток, вернее, его отсутствие. Ну что ж, и на том спасибо. Однако, чует мое сердце, будь жив мой отец, будь он миллионером — ты бы сюда не пришел, твоя совесть была бы чиста.
— Ой, Марина, брось цепляться к словам! Какая разница, что именно привело меня сюда. Главное — я здесь, я пришел. Что тебе еще надо?
Марина помолчала несколько мгновений, пристально приглядываясь к гостю, потом спросила:
— Скажи честно, Антон, если бы ты знал, что это не твой ребенок, ты бы пришел? Ты бы вспомнил обо мне?
— Но это же моя дочь?! У тебя же никого, кроме меня, не было! Я это и сам знал, да ты так уверенно говорила о том, что беременна от другого. Потом Лариска мозги на место вставила, все объяснила. Так что не пытайся больше убедить меня в том, что это не мой ребенок.
Марина нахмурилась:
— Ты неправильно понял мой вопрос. Давай сейчас не будем концентрировать внимание на отцовстве. Допустим, ты уверен, что это не твой ребенок. Твои действия? Ты бы пришел ко мне, зная наверняка, что не ты отец моего ребенка?
Антон разозлился:
— Разговор слепого с глухим, ей-богу! Я тебе еще раз говорю — я знаю, что это моя дочь, моя! И поэтому не может быть никаких допущений и разногласий по поводу отцовства. Это — моя дочь, а стало быть, я должен быть с вами, я обязан быть рядом с вами!
Марина разочарованно вздохнула. Нет, она никогда не любила Антона, но определенно испытывала к нему некоторые чувства. И теперь, когда он пришел, она уже готова была к тому, чтобы снова впустить его в свою жизнь. И пусть она никогда не сможет его полюбить, как подлого Андрюшу Потураева, но зато Антон куда более надежный человек, да и ведь не чужой он ей, в самом деле. Может быть, он действительно является отцом Аришки, хотя вряд ли — Марина не знала наверняка, но где-то в глубине души была просто на двести пятьдесят процентов уверена, что Аришка — ее драгоценный подарок от Андрея, бесценный, прощальный дар. Если бы Антон сказал, что пришел к ней, к самой Марине, что хочет быть рядом, пусть не собирается жениться, а хотя бы хочет просто быть рядом, помогать из добрых чувств к самой Марине, она, не раздумывая, охотно приняла бы и его самого, и его помощь. Но он настаивал на отцовстве и приход свой объяснял только своей уверенностью в том, что Аришенька — его дочь. Ни слова о любви, ни слова о том, что ему дорога сама Марина, — нет, только дочь, его дочь…
— Знаешь, Антон, даже будь ты хоть тысячу раз отцом моего ребенка, ничего бы у нас с тобой не получилось. А потому — иди себе с миром. Не приходи больше, ни к чему это. Не я тебе нужна, не из любви ко мне ты пришел, сугубо из чувства долга. А на подачку я не согласна. Прощай, Антоша. С наступающим тебя…
Глава 17
Прошли долгих три года. Не прошли даже, а протянулись: медленные, тяжелые, тягучие, словно плотная резина. Антонина Станиславовна так и не отошла от смерти мужа, так и не вышла на работу. После нескольких подряд сердечных приступов ее окончательно доконал инсульт. Правда, Антонина Станиславовна таки сумела немножко очухаться от него, не осталась лежать бесчувственной колодой, однако инвалидом осталась не по названию, а по сути.
Аришенька подросла немножко и отправилась на свою детскую 'работу' — в детский сад. Это она сама так с маминой подачи называла ненавистный садик. Просыпалась каждое утро с тяжким вздохом: 'Опять на ляботу…'
В университет Марина так и не вернулась. Какой университет, когда тащить на себе нужно не только ребенка, но и больную мать? Пока сидела с Аришкой дома, пописывала по ночам статейки все в ту же газету 'Вечерние вести'. Приработок получался весьма скромный, но выбирать-то Марине не приходилось. Когда Аришка пошла на свою детскую 'ляботу', Марина устроилась на постоянно в ту же газету, где ее давно уже знали. Да только с неоконченным высшим образованием рассчитывать ей особо было не на что, разве что на должность корректора с весьма скромной зарплатой. Правда, она продолжала пописывать нехитрые статейки как внештатный корреспондент, получая дополнительно к зарплате лишнюю копейку, да денег все равно хронически не хватало: мало того что растущему ребенку очень много надо, так ведь и Антонине Станиславовне на лекарства уходила львиная доля ежемесячного дохода семьи.
Аринка, родившаяся слабеньким, почти нежизнеспособным ребенком, выкарабкалась из постоянных своих болячек и недомоганий, окрепла, расстраивая любящую мамочку разве что периодически появляющимися сопельками, в основном же со здоровьем ребенка все было в порядке. Однако Марина принадлежала к числу ревностных мамаш, тщательно отслеживающих каждый незапланированный чих ребенка. Возможно, именно из-за столь ответственного отношения к маленькой жизни и удалось выходить слабенькую от рождения Аришеньку, кто знает? Но так или иначе, а маршрут у Марины нынче был один: с работы в садик, потом вместе с Аришкой пробежка по магазинам в поисках более дешевых продуктов и дом, дом, дом… Всегда только дом.
— Марин, в приемной опять принтер загнулся, так что готовься, — с улыбкой сообщила Наталья Александровна.
Марина тяжко вздохнула и скромно потупила глаза. Наталья Александровна задорно рассмеялась:
— Чего вздыхаешь, невеста? Ты б лучше на свадьбу пригласила!
Наталья Александровна Бабушкина, старший корректор газеты, как нельзя более точно соответствовала свой фамилии. Милая, обаятельная женщина раннего пенсионного возраста, немножко полноватая, с такой симпатичной впадинкой на подбородке, которая делала ее похожей на говорящую куклу. Носила Наталья Александровна строгие костюмы, которые совершенно не сочетались с ее милым, добрым бабушкиным обликом. Ее бы одеть в уютное домашнее фланелевое платье да повязать поверх него хлопчатобумажный клетчатый фартучек — получилась бы вылитая мультфильмовская бабушка. И по натуре Наталья Александровна была столь же добродушной, какой и должна быть добренькая бабушка: женщина приятная и безотказная, она умела создать вокруг себя уютную, теплую атмосферу. И даже если и позволяла себе бросить камешек в чей-то огород, то камешек этот каким-то фантастическим образом за короткое время полета превращался в мягкий шерстяной помпончик от детской шапочки. Ее подколки получались такими искренно-беззлобными, что обижаться на нее не было ни малейшего желания.
Вот и теперь Наталья Александровна пошутила о том, о чем Марине даже шутить не хотелось, однако и обидеться на Бабушкину никак не получалось. А потому Марина еще раз вздохнула и притихла. Поломка принтера означала только одно: на вызов для починки оргтехники придет не кто иной, как Виктор Каламухин. А всей редакции было известно, что Каламухин весьма неровно поглядывает в сторону тихой и скромной Марины Шелковской.