Виктория молча кивнула. Неужели он наконец осознал? Неужели понял, что семью нужно строить на любви? Неужели осознал, что никто другой, кроме нее, ему не нужен? Он что же, собрался сделать ей предложение? О господи, как же ей поступить? Вернее, как же ей объяснить свое решение Чернышеву, ведь отказать Андрею было бы самой большой в ее жизни глупостью. А как же маленький Андрюшка без родного отца? Сможет ли Потураев стать ему хорошим отцом? Все эти мысли пронеслись в голове в одно мгновение, и так сладки они были, что Вика не сразу поняла дальнейшие слова Потураева.
— Я женился не на той женщине, понимаешь? — Вика снова кивнула: конечно, не на той, уж Вика-то это знала с самого начала! — Я всю жизнь гнал от себя любовь, был уверен, что нет на свете никакой любви, что это всего лишь оправдания для слабаков, которые идут на поводу у хитрых баб. И был абсолютно уверен, что семью нельзя строить на привязанности. А саму привязанность считал душевной хворью, признаком слабости, потому и выкорчевывал ее из сознания. А ведь она, привязанность душевная, была…
'Конечно, была!' — едва не воскликнула вслух Виктория, лишь усилием воли заставив себя сдержаться. Нет, не надо ему помогать, он сам должен все сказать! Он сам должен произнести эти заветные слова, которых она ждала столько лет!
— А я, дурак, давил ее, давил… И уверен был, что задавил. А теперь, когда все наконец понял, она наверняка уже замужем…
— Конечно, замужем! — не сдержалась Виктория. — Что значит 'наверное'?
Потураев вскинулся:
— А ты что, точно знаешь? И ты что, все эти годы знала, что я ее люблю, и даже не попыталась мне это объяснить?
Виктория обескуражено молчала. О чем это он? Кого 'ее' он любил все эти годы? Или у него после сотрясения мозга проблемы с грамматикой, и он путает местоимение 'ты' с местоимением 'она'?
— Андрюша, я перестала тебя понимать. Ты это сейчас о чем? Вернее, о ком?
— А ты о ком? — удивился Потураев. — Я — о Маринке. А ты? Вот только никак не могу понять, откуда ты узнала о ее существовании?
Маринка? Еще одна соперница? А эта-то откуда взялась? Да, пожалуй, эта Маринка поопаснее Любаши будет, ведь Андрей ни разу не говорил о любви к Любке. Теперь Маринка… А как же Вика? Когда же он наконец поймет, что она…
— Так ты уверена, что она замужем? Ты это точно знаешь?
Виктория покачала головой:
— Нет, просто мне кажется, что она должна быть замужем. Сколько ей сейчас лет?
Потураев произвел в голове нехитрый подсчет:
— Мне тридцать один, значит, ей лет двадцать шесть…
— Ну вот видишь — к этому возрасту женщины редко остаются незамужними, поэтому я и думаю, что она уже замужем, — неуверенно проблеяла Виктория.
— Умеешь ты успокоить, — усмехнулся Андрей. — И что мне теперь делать?
Виктория совсем растерялась. Странный у них выходит разговор. Андрюша категорически отказывается замечать ее любовь к нему и даже просит ее совета насчет другой женщины. А когда же наконец придет Викина очередь? Когда Андрей поймет, что ему не хватает не Любы, не какой-то неизвестной Маринки, а Вики? Сколько еще лет она должна ждать своего счастья? И дождется ли?
А может, все-таки ее счастье — это Валерик Чернышев и маленький Андрюшка? Может, она такая же глупая, как и Потураев, и категорически отказывается видеть то, что находится прямо перед ее глазами, что лежит прямо на поверхности? А именно то, что лучше Валерки мужа днем с огнем не сыщешь, что ей ведь, в сущности, несказанно с ним повезло, и что растет у них самый замечательный на свете Андрюшка, и ни в коем случае нельзя, не имеет она морального права отрывать сына от родного отца ради отчима, даже если бы этот отчим и согласился гипотетически взять ее в жены. И в чем же тогда она упрекает Потураева, если и сама точно такая же слепая дурочка? Ведь даже чурбан Потураев понял, наконец, что любит какую-то свою Маринку. А когда же она сама, Виктория Чернышева, поймет, что любит вовсе не Потураева, а законного мужа и отца собственного ребенка, Валеру Чернышева? А Потураев — лишь ее блажь, неисполнившаяся девичья мечта. Смирись, Вика, смирись и забудь сладкие ночи в жарких объятиях Андрея — он чужой, она ведь еще тогда знала, чувствовала, что никогда им не быть вместе, быть может, потому и зациклилась на нем? А на самом деле вовсе она его и не любит? Любит, не любит… Какая теперь разница? У нее есть семья, а у Потураева — любимая Маринка. Что ж, пусть так и будет, пусть он будет счастлив с нею, с мифической своей Маринкой. А у Вики есть муж, и главное — у нее есть свой, маленький Андрюшка…
Две слезинки незаметно скатились из Викиных глаз и, плавно обогнув губы, растеклись по подбородку. Вика вытерла их украдкой, чтобы Потураев не заметил, и спокойно, словно не пронеслась сейчас в ее голове целая буря эмоций, сказала:
— Андрюша, я вижу, ты хочешь услышать от меня какой-то совет. Но я же не могу тебе советовать, не разбираясь в предмете. Расскажи мне, что тебя тревожит, может, вместе и разберемся в твоих проблемах? Давай, не стесняйся. Сказал 'а', говори и 'б', иначе получится совсем нелогично и непонятно. Давай с самого начала: что за Марина?
… - И я опять ушел. Только на сей раз предупредил, чтоб не ждала, не хотел причинять ей боль…
— И что, больше вы не виделись? — удивилась Виктория.
— Нет, — без каких-либо эмоций ответил Потураев, словно просто констатировал факт. — Нет, я просто ушел и попытался ее забыть.
— И как, получилось?
Андрей неопределенно пожал плечом:
— Наверное, да. Хотя, скорее всего, я просто убедил себя в том, что забыл ее. Вернее, не забыл, я ее довольно часто вспоминал, но как-то легко, понимаешь? Если раньше у меня разрывалось сердце от осознания того, что я обидел беззащитную наивную девчонку, то теперь я вспоминал ее очень легко. Мне было приятно вспоминать о ней, но совесть больше не мучила.
— А других вспоминал?
— Каких других? — удивился Потураев.
— Ой, Андрюша, только не надо мне сейчас доказывать, что, кроме меня и Маринки у тебя никого не было! Никогда в жизни не поверю!
— Да были, конечно. — Андрей как-то неуверенно пожал плечом, не совсем понимая сути Викиного вопроса. — Да только при чем здесь другие?
— Ну как же ты не понимаешь? — начала злиться Виктория. — Так вспоминал других или нет?
— Нет, конечно! Что за вздор! С какой стати я должен их вспоминать? У меня их был вагон и маленькая тележка. Я имен-то их не помню, не то что…
— Ну вот видишь! Из всего вагона с маленькой тележкой ты вспоминал почему-то только Маринку. И это тебе ни о чем тогда не сказало? И ты даже не догадывался, что тебе неспроста было так приятно вспоминать ее? Неужели не догадывался о том, что ты к ней неравнодушен?
Какое-то мгновение Потураев не отвечал, самому себе боясь признаться в собственных чувствах. Наконец, вздохнув, ответил:
— Догадывался. В том-то и дело, что догадывался! Ну дурак был, понимаешь?! Все боялся даже самому себе продемонстрировать влюбленность, уверен был, что это признак мужской слабости. Да я, если честно, и сейчас еще не уверен, что поступил тогда неправильно. Мне, между прочим, стыдно сейчас признаваться в этой слабости тебе. Я до сих пор убежден, что любовь, если она и существует, если это не обычное слюнтяйство, нужно прятать даже от самого себя хотя бы ради того, чтобы никто другой не принял это за слюнтяйство, чтобы никто не мог меня обвинить в слабости, в зависимости от женщины…
Виктория поразилась:
— Ну дура-а-ак! Нет, честно, Потураев, я таких дураков еще не встречала! Даже не представляла, что такие экземпляры еще существуют. А оказалось, лично знакома с одним из них. Да кто ж тебе, Андрюша, вбил в голову таки глупости?
— Нашлись добрые люди, — недовольно протянул Потураев. Все-таки мало приятного в том, что тебя называют дураком, да еще и редким экземпляром. Пусть даже и очень близкий друг, но все-таки неприятно.
— Да уж, добрые, — отозвалась Виктория. — А скажи мне, Андрюша, ты когда-нибудь представлял себе, что твоей женой может стать Марина? Хотя бы в эротических фантазиях?
— Не-а, — убежденно заявил Андрей. — Любовницей — да, даже постоянно и весьма охотно представлял, но женой… Даже в мечтах не позволял себе так разнюниться.