— Марииина, мне надо с тобой поговорииить!
Наталья Александровна быстренько подхватилась, собрала со стола какие-то бумаги:
— Если будут звонить — я у главного, — и почти бесшумно покинула корректорскую.
Марина с тяжелым вздохом приготовилась к нотации. И конечно же в очередной раз оказалась права.
— Марииина, — обиженно заявил Каламухин, без приглашения присаживаясь рядом с ее столом. — В чем дееело? Что за детские каприиизы?! Мало того что ты глубоко оскорбила маааму, мало того что ты нахамила мнеее, так ты еще и домой не являешься! Ну ладно, я допускаааю, что у тебя было дурное настроение, ты не выыыспалась, но это не является существенным оправданием таким дииииким поступкам. Что ты себе позволяяяешь? Ну ладно, я твой муууж и, к сожалению, обязан выслушивать твои женские каприиизы — нравится мне это или нет. А мне это, кстати, очень не нрааавится, прими к свееедению. Но как ты посмела так по-хааамски разговаривать с моей мааамой?! Я с некоторой натяжкой могууу допустить, что она тебе не очень нравится, хотя абсолююютно не вижу причины такой неприяаазни. И тем не менее ты должнааа, буквально обяаазана как минимум быть благодарна ей за тооо, что она родила и воспитала твоего мууужа! За одно это ты должна до последнего ее вздоооха носить ее на рукаах! А тыыы? Что сделала тыы? Ты обхамииила, грязно оскорбииила женщину, воспитавшую твоего мууужа!
Марина не выдержала:
— Ну хватит! Во-первых, я, может, и оскорбила ее материнские чувства, но насчет грязи — это уже неправда. Во-вторых, мне глубоко наплевать на ее оскорбленные чувства, как и на тебя. Я не сожалею ни об одном слове, сказанном в ее адрес, и уж тем более — ни об одном, сказанном о тебе. Ты, Витя, страшный зануда и…
— Прекратиии, — еще спокойно, но уже с некоторым нажимом в голосе, указывающим на его готовность сорваться на крик, перебил ее Каламухин. — Немедленно прекратиии! Иначе, вместо того чтобы помириииться, мы снова поссоримся. Ты думаешь, мне легкооо было переступить через собственную гордость и идти к тебе мириииться? Однако я готооов простить тебя, при условии, что ты больше никогдааа не посмеешь оскорблять ни меняаа, ни мою маааму!
Витольд на секунду остановился, ожидая реплики собеседницы, но та лишь откинулась на спинку стула и смотрела на супруга торжествующе-выжидательно, мол, говорите, вас очень внимательно слушают. Ее взгляд очень не понравился Каламухину — он тут же вспомнил всю безобразную сцену, и ему почему-то стало еще обиднее за себя сейчас, чем в тот ужасный день, когда он еще не знал, чем обернется ссора. А теперь мало того что ему пришлось выслушать в свой адрес немало нелестных отзывов, так он же еще должен просить непослушную жену вернуться домой?! Чтобы потом она вот так же оскорбляла его едва ли не каждый день?! И в пылу обиды Каламухин добавил:
— А также ты должна учееесть, что всегда и везде я буду поступать только тааак, как считаю нууужным, как я привыыык, как мне удоообно. И если я всю жизнь смотрел гонки в шесть утрааа, то я до конца дней своих буду смотреть их именно в шеээсть утра, и изменить этот график может только телевииидение, а уж никак не тыыы! Так что приготовься сменить соообственный график, дорогааая: не будет ничего плохого, если ты проснешься в субботу в шесть часов утрааа, а днем приляжешь отдохнуть на пару чааасиков. Так будет хорошо и тебе, и мнеее, и у нас не будет почвы для конфлиииктов. Вииидишь, я готооов ради примирения идти на некоторые устууупки, но ты обяаазана извиниться за истерику не только передо мнооой, но и в обязательном порядке перед мааамой — это мое непремееенное условие!
Марина выждала некоторое время: может, в гениальную голову Тореадоровича придет еще какая-нибудь светлая идея? Но тот молчал, требовательно глядя в глаза супруги в ожидании немедленного извинения. Марина усмехнулась:
— Да, Каламухин, ты нашел просто шикарную уступку: ты любезно позволяешь мне поспать пару часов в субботу днем. Только ты не учел, дорогой, что в субботу я целый день, как папа Карло, вкалываю у мамы, наверстывая за всю неделю. Знаешь, Витя, что я тебе скажу? Пошел ты далеко-далеко, мое воспитание не позволяет указать точный адрес, но уверена, что ты и сам догадаешься. И знай, я не сожалею ни об одном слове, сказанном ни в твой адрес, ни в адрес твоей маразматической мамаши. Я сожалею лишь о том, что не сделала этого раньше, когда поняла, что ты из себя представляешь. И зря ты наступил на горло собственной гордости и явился сюда, зря. Я не собираюсь к тебе возвращаться. Наш брак был ошибкой, признай это, Каламухин.
Витольд пожевал немножко губами. Все выходило совсем не так, как он себе задумал. Он-то был уверен, что стоит ему появиться на пороге редакции, как Маринка со счастливым воплем бросится в его объятия, сама, без напоминания, попросит прощения и разрешения вернуться к мужу. А она чего-то заартачилась, опять закапризничала. Ох уж эти женщины, никогда не поймешь, чего им нужно!
— Хорошооо, — смиренно произнес он. — Дааа, я, наверное, не подууумал, я забыл про твою маать. Тогда давай сделаем тааак, чтобы никому не было обииидно, я согласен на компромииисс: в субботу я записываю гонку на вииидик и просматриваю, когда вас нееет, а вот в воскресееенье уж ты, дорогая, будь любееезна, потерпи ради супруга некоторые неудобства. А днёоом доспишь необходииимое…
— Каламухин, ты действительно такой тупой или притворяешься? — с неприкрытой злобой ответила Марина. — Ради тебя я пальцем не шевельну, не то, что терпеть дикий рев мотоциклов в шесть утра. Ты что, не понял? Я тебе только что сказала, что все кончено, наш брак — самая большая ошибка в моей жизни, да и в твоей тоже. Я тебя никогда не любила и никогда не смогу полюбить — тебя вообще никогда ни одна нормальная баба не полюбит. И ты никого никогда не полюбишь по той простой причине, что любить умеешь только себя. Скажи спасибо мамочке — это она тебя таким вырастила. Каждый раз, как будешь чувствовать себя несчастным и непонятым, говори ей спасибо — это она постаралась, она тебя таким сделала.
— Да при чем тут моя мама?! — вспылил Каламухин, забыв даже об аристократичной, как он считал, манере разговора. — Она не сделала тебе ничего плохого! Она просто пыталась тебя научить качественно ухаживать за мной!
Марина зло усмехнулась:
— Ну вот за это и скажи ей спасибо. Не за то, что она сделала со мной, сугубо за то, во что она превратила тебя. Мне тебя жалко, Витя, честно, жалко. Но я не собираюсь бросать свою жизнь тебе под ноги сугубо из жалости, а кроме жалости и раздражения я испытываю к тебе разве что презрение. Не знаю, какое из этих чувств тебе кажется более приятным, но лично для меня ни одно из них не является достаточным основанием для того, чтобы похерить собственную жизнь ради твоей весьма заурядной персоны. И все, Витя, давай прекратим этот никому не нужный разговор, если ты не хочешь выслушать в свой адрес еще кучу весьма сомнительных комплиментов.
Каламухин, словно выброшенная на берег рыба, лишь делал непроизвольные движения ртом, пытаясь возразить, да все подходящие слова как-то вмиг разлетались. Если бы только он видел себя в эту минуту со стороны! — Каким жалким он выглядел! Не в силах больше лицезреть столь уничижительное зрелище, Марина добавила:
— И вот еще что, Витя. Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты сам занялся разводом — у меня на это катастрофически не хватает времени. Можешь указать любую причину, на твое усмотрение. Можешь выставить меня там кем угодно, мне абсолютно все равно. У меня сейчас одно желание: как можно скорее покончить с нашим браком. Собственно, я уже и так поставила точку, осталось эту точку внести в официальные документы. Если тебе тоже некогда заниматься разводом — что ж, пусть в бумагах мы так и останемся законными супругами, я не против. Только в этом случае, если вдруг я надумаю родить ребенка, его юридическим отцом, со всей моральной и материальной ответственностью, будешь считаться ты.
Марина прекрасно осознавала, что говорит нехорошие вещи, ей и самой при этом было мерзко на душе, однако разумом понимала, что только подобная угроза поможет ей отделаться от занудного супруга раз и навсегда. Она оказалась права — Каламухин молча развернулся и, не попрощавшись даже взглядом, покинул корректорскую и направился к зданию суда. Лишь заехал по дороге домой за документами.