— Молодец Васюков! Давай, давай, Васюков! — тихо говорит он и кричит в коридор: — Старшой, ты держишься? Держись, старшой!
Старший техник-лейтенант тяжелым шкафом задвигает входную дверь, ему помогает старик архитектор. Выбившись из сил и тяжело дыша, они становятся по обе стороны входа и слушают. Стрельба и разрывы гранат сотрясают дом с другой стороны. С этой вроде бы пока тихо.
— Майн гот! Майн гот! Майн либе вилла, майн унглюклих Дойчленд! — мнет на голове седые волосы архитектор. Старший техник-лейтенант говорит язвительно:
— Дойчленд вам! Вот до чего довели вы свой Дойчленд! Обормоты проклятые!
Старик замолкает, за стеной слышны голоса, и архитектор в ужасе восклицает:
— Эсэс! Дас ист эсэс! Капут! Аллес капут!
— Плохо капут, ага? А нам как было? Как вы это себе понимаете? У меня всех подчистую прикончили, это как? Как мне теперь жить? Вот меня укокошат, и весь мой род кончится. А мой род знаешь какой? Петров. Ты понимаешь — Петров я. От Петра Петровича. Ты понимаешь?
— Я, я! — кивает головой старик.— Аллес капут!
В дверь снаружи раздается оглушительный стук, потом стремительная очередь в разных местах прошивает филенки двери. Из шкафа летят щепки. Ряд рваных дыр светится на фоне рассветного утра. Старший техник-лейтенант поднимает наган и стреляет несколько раз.
— Майн гот! Майн гот! — сползая на пол, почти лишается чувств старик.
Новая очередь бьет в дверь пониже, затем раздаются удары тяжелых прикладов, и дверь выпирает, готовая вот-вот распахнуться. Старший техник-лейтенант редко стреляет, каждый раз осматривая барабан нагана. У него остается всего три патрона.
— Пауль! — вдруг испуганно восклицает старик. В прихожей откуда-то появляется Пауль с немецким автоматом в руках. Старший техник-лейтенант отскакивает в сторону, вскинув наган, но Пауль с ходу выпускает в дверь полмагазнна и сам отскакивает в сторону.
За дверью все затихает.
— Карашё? — говорит Пауль, обращаясь к старшему технику-лейтенанту.— Карашё даль швайн эсэс?
— Молодец! — сдержанно хвалит капитан.— Наловчился. Где практиковался?
— Практик? Демянск! — произносит Пауль.— Унд Витэбск. Унд Брест. Унд Бреслау.
— Солидная практика. Ну, покажи класс!
Пауль снова бьет в дверь и, выбросив магазин, заряжает новый.
Наступает тишина, и в этой тиши четко слышатся крадущиеся шаги за стеной. Они все ближе. ближе и явственней. Пауль медленно поднимает автомат, готовясь ударить в самый нужный момент, как вдруг, взглянув в пробитую очередями дыру, испуганно вскрикивает:
— Панцерфауст!..
Мощный взрыв на пороге вышибает дверь, в щепки разносит шкаф. Все накрывает клубящаяся туча дыма и пыли, в которой появляются темные тени в касках.
Резко отпрянув от окна, Ананьев бьет почти в упор по выбитой взрывом входной двери, в которую врываются эсэсовцы. Двое из них падают, выронив оружие, и Зина, метнувшись из-за стены, подхватывает автомат. Она укрывается за косяком у двери, Ананьев стоит напротив. Терещенко отстреливается из кабинета. Все окна выбиты, зал простреливается перекрестным огнем. Этот огонь не дает Ананьеву перебегать с места на место, он загнан в угол напротив от входа. От входа его прикрывает лишь стол.
— Зина, не выходи! Зина, стой там! — кричит Ананьев и приседает: очередь из пролома густо бьет в стену над его головой.
— Петя! — восклицает Зина.
— Ничего, ничего! — говорит Ананьев, вскакивая.— Ты держись! Главное, ты держись!
Майор стреляет по входу, но, по-видимому, у него кончаются патроны, он передергивает затвор, однако выстрелов нет. Воспользовавшись его заминкой, в зал врываются двое в касках, Ананьев бросает в них автоматом, потом, схватившись за угол стола, опрокидывает его с посудой на дверь.
Однако эсэсовцы уже ворвались в прихожую и из нее прорываются в зал. Зина из-за косяка бьет по ним сзади, двое падают, автомат из рук убитого отлетает к стене, и Ананьев бросается за ним. Не дотянувшись, однако, до оружия, он падает на колено и хватается рукой за плечо. Между пальцев его бьет кровь.
— Петя! — восклицает Зина, бросаясь из своего укрытия к раненому.
— Стой! — кричит Ананьев, но поздно. Ворвавшийся из разбитой прихожей эсэсовец почти в упор стреляет по обоим из автомата. Ананьев сразу сникает, а Зина еще находит в себе силы обернуться.
— Ах, гады вы! Гады!..
На ее лице боль и отчаяние, ненавидящий взгляд устремлен в пьяное, заросшее щетиной лицо эсэсовца, глаза которого щурятся в ненависти и уверенно руки поднимают автомат. Почти со сладострастием на лице он разряжает его в девушку, которая покорно опускается на широкую грудь майора. В этот момент из кабинета врывается Терещенко, они встречаются взглядами, эсэсовец перекидывает ствол автомата, но Терещенко опережает его, и эсэсовец тяжело грохается спиной на паркет.