Письмо было аккуратно сложено треугольничком. От него пахло машинным маслом. Логунов прочел адрес и усмехнулся: «Однако искурили не всю бумагу».
Судаков вторую неделю жил в Благовещенске. Еще в первый приезд, после провала русановской затеи с передачей власти в руки Бюро земств и городов, он завел здесь знакомства. Буржуазные круги Благовещенска — золотопромышленники, пароходовладельцы, мукомолы — немало надежд возлагали на это бюро. Однако непопулярное среди трудящихся края учреждение просуществовало недолго.
За месяц с небольшим обстановка в Благовещенске, по мнению Судакова, катастрофически ухудшилась. Только что закончился 4-й областной крестьянский съезд: крестьяне Амурской области безоговорочно пошли за большевиками. И это — несмотря на чрезвычайно обострившееся внешнее положение страны в связи с наступлением немцев на Петроград.
Судаков брел по Амурской улице к дому золотопромышленника Зотова, у которого он жил. Все происшедшее на съезде казалось ему результатом какой-то интриги.
Конечно, если потакать толпе, если разжигать дурные инстинкты и наклонности... Но логика вещей?.. железные экономические законы?.. исторический прогресс?.. Занятый такими мыслями, — а они несколько возвышали его в собственном мнении, — Судаков едва не проскочил мимо зотовского особняка.
— Куда же вы помчались, батенька? — окликнул его Зотов. Он стоял возле парадной двери, монументально важный, самодовольный. — Вижу, вы следуете, решил подождать. На дворе-то капель.
Судаков только сейчас заметил, что день и в самом деле хорош. Светило солнце, голубело небо, и в воздухе держалось непередаваемое ощущение весенней свежести. Сверху на каменные ступени падали звонкие капли.
— Действительно, — удивился он, оглядываясь кругом, как человек, попавший в совершенно незнакомое место.
— Дожили до марта месяца. И слава богу. Не будем дальше загадывать, — продолжал Зотов тем же тоненьким голосом. — Весна-то хороша, да забот сколько. На приисках — сезон, на реках — навигация. Мужик потянется на поля. А я вот — вертись. И туда и сюда — везде поспевай. И тебя все клянут на все корки. Господи! Вот гляжу на Сахалян, знаете, что-то мне китайская сторона милее. Не отправить, думаю, загодя туда кое-какое имущество?.. Да, что же наши амурские мужички? — спохватился он.
Судаков только рукой махнул.
Зотов уперся животом в дверь и стал рыться в карманах, ища ключ.
— Значит, за Мухиным подались? — повесив шубу, спросил он уже без прежнего оживления.
— Судите сами, Иван Артамонович, — Судаков извлек из внутреннего кармана помятые бумажки, приблизил к глазам и стал читать прерывающимся голосом: — «Шлем крепкое рукопожатие мужика-переселенца далекой окраины вождю всемирного пролетариата Владимиру Ильичу Ленину...» Вот, пожалуйста!
— Голытьба! На чужое зарятся, — бросил Зотов, однако бумаги взял и осторожно понес их впереди себя в дальние комнаты.
Особняк у Зотова большой; комнаты уставлены зеркалами, мягкими диванами, пуфами, креслами на точеных ножках, столиками различных размеров и разного назначения. В больших старомодных буфетах выставлено напоказ серебро и хрусталь. Везде, где можно что-нибудь приткнуть, стояли антикварные вещи и безделушки — традиционные семь слонов, статуэтки, птичьи чучела с распластанными крыльями. В доме много изделий искусных японских мастеров. Одна из комнат так и называлась «японской». В ней стояли японские черные столики, а в углах — ширмочки тонкой работы. На столиках лежали альбомы в бархатных переплетах, в лакированных деревянных обложках, украшенные фигурками гейш или веточками цветущей вишни. Со стен смотрели разукрашенные японки со странно удлиненными лицами и пышными прическами.
Когда бывали званые гости, все двери особняка распахивались настежь. Зотов любил бродить по анфиладе комнат, ловить завистливые взгляды и приглушенный шепоток. «А это я приобрел там-то, за такую-то цену» или «Это я выписал оттуда-то, по каталогу такой-то фирмы», — сообщал он мимоходом и шествовал дальше. Вещи для Зотова были внешним выражением благополучия фирмы, показателем процветания. Он не пропускал случая приобрести еще что-нибудь. Было приятно думать, что где-то в заморских городах, куда ему так и не доехать, какие-то неизвестные люди трудятся, портят зрение, чтобы сделать тончайшую резьбу или отлить из бронзы крохотную фигурку, которую он сунет куда-нибудь в угол и забудет о ней. Вероятно, многим людям собранные здесь шедевры доставили бы эстетическое наслаждение, радость; Зотов знал лишь чувство обладания, пустое тщеславие собственника. Он не умел отличить творения подлинно художественного от подделки, ибо ценность вещи для него раз и навсегда определялась заплаченной за нее суммой.