Суматохин вышел вместе с японцем. Зотов забежал вперед, открыл дверь.
Лисанчанский, пока Соловейчик изучал комнату, отошел к окну, поглядел на открывшийся из него вид.
Поверх крыш вдали синели горы чистейшего ультрамаринового цвета. По улице шагом ехал извозчик и глядел на окна домов. Навстречу по дороге шли два парня, один лузгал семечки, другой поддерживал рукой гармонь, ремень которой был перекинут через плечо. По расчищенной от снега части тротуара прошла старуха с девочкой. Прошагал озабоченно какой-то мужчина в черном пальто. С криком промчалась стайка ребятишек, кидая снежки.
Зотов вернулся в прекрасном настроении.
— Сейчас так сейчас, — сказал он, рассчитывая, что казначейство вернет ему с лихвой все затраченные суммы.
— Не забудьте пятнадцать процентов комиссионных.
— Позвольте! Уговора не было.
— Мало ли что не было, — возразил Соловейчик, чувствуя себя хозяином положения. — За срочность. За риск.
— Да какой же риск... нету риска, — вмешался Лисанчанский. — Всю ответственность мы берем на себя.
— Извините, товар мой. Я повышаю цену.
— На каком основании?
— Учитывая конъюнктуру рынка, — нагло улыбаясь, сказал Соловейчик.
— Как вы можете! — Лисанчанский был возмущен. — В такой критический момент вы примешиваете грязные расчеты. Или вам интересы отечества безразличны?
— Момент подходящий. Верно, — согласился Соловейчик. — Так что, господа, выкладывайте денежки. Считай, считай, Иван Артамонович!
— Хапуга ты, — со злостью крикнул Зотов. — Случаем пользуешься...
Голос у него сорвался, последние слова он прокричал сердитым фальцетом.
— А то ты бы меня не обобрал? Ты бы на отечество скидку дал? Ха! А на каком оно берегу? — издевался Соловейчик, болтая закинутой на колено ногой. — Все козыри сегодня у меня, Иван Артамонович.
— Вот что, сударь! — Лисанчанский поднялся, грозно сдвинул брови. — Извольте оставить этот тон и неуместные требования. Иначе я... Вста-ать! — бешено гаркнул он, окончательно потеряв терпение.
Соловейчик снизу невозмутимо поглядел на него и по-прежнему болтал ногой.
— Те-те-те! Нервы, нервы, — сказал он сожалительно. — Вот дадут вам большевики по загривку, куда подаваться будете? В Сахалян. То есть к Соловейчику. Да я зла не помню. Крик — от бессилия. Ребенок махонький — он больше всех кричит.
Лисанчанский как вскочил, так и стоял столбом посреди комнаты, тараща глаза на небольшого скуластого человека, который, как говорят, и ухом не повел.
— Вы ступайте, ступайте, — с досадой сказал Зотов, понимая уже, что придется добавить. — Бери десять, — предложил он, когда Лисанчанский с треском захлопнул собой дверь.
— Двадцать пять. Упустил ты время, Иван Артамонович. Время — деньги, слыхал небось? — Соловейчик смотрел в угол, где стояло скульптурное изображение Фудоо Мёо-оо — бога гнева. Воинственный и свирепый вид японского божка пришелся ему по душе. Он подошел ближе, прочел надпись: «Этот мир полон зла, которое должно быть сдерживаемо гневом». Потрогал бога за голую пятку. — Ладно, Иван Артамонович. Оставшиеся поделим пополам. Семнадцать с половиною комиссионных и бутылку коньяку. Когда же у вас назначен переворот?
Проводив наконец беспокойного гостя, Зотов вздохнул с облегчением.
— Уф, денек!.. Чего тебе? — спросил он у облаченного в парадную ливрею старичка камердинера.
— Тут матрос пришел. Матро-ос, — сказал он испуганно-свистящим шепотом.
— Что?.. З-зачем?..
— На кухне он... с Настей.
Зотов охнул и схватился за сердце...
Матрос, приход которого так напугал Зотова, был Логунов. В зотовский особняк он попал совершенно случайно: надо было передать письмо Насте от одного из моряков.
Логунов в незнакомом городе не сразу нашел нужную улицу. Сейчас Настя поила его чаем и расспрашивала про житье-бытье в Астрахановке.
Логунов собирался вручить письмо и уйти. Но Настя так обрадовалась, так была с ним мила, что он уступил настойчивым просьбам. Настя чем-то отдаленно напомнила ему Дашу Ельневу.
У нее такая же стройная фигурка, здоровое лицо с румянцем на щеках и ровные белые зубки. По типу это все же скорее была деревенская красавица, чем городская барышня. Собственно, что в ней было от Даши? Сердечность! — решил Логунов, поразмыслив.
В особняк Логунова впустили не через парадный ход, а через дверь, предназначенную для прислуги. Хозяйских роскошно обставленных комнат он не видел, однако сразу понял, что попал в дом крупного капиталиста. В таких домах Логунову приходилось бывать только с обыском, и он с интересом расспрашивал симпатичную и словоохотливую Настю о жизни ее хозяев.