Он тоже задремал в кресле и не слышал, как пришли хозяева. Разбудил его топот ног. Перед ним стояла девочка лет шести в светлом платьице с косичками и бесстрашно спрашивала:
— Вы кто — вор?
— Нет, матрос, — сказал Логунов, мигая глазами и еще не будучи в силах понять причину ее внезапного появления.
Девочка захлопала в ладоши:
— Мама, мама! У нас матрос — настоящий!
— Ну что ты выдумываешь. Какой матрос? — сказал ворчливый женский голос за дверью, и в комнату вкатилась полная, круглая, как мяч, хозяйка дома.
Увидев Логунова, она испуганно попятилась.
— Позвольте! Как вы сюда попали, сударь? Кто вы такой?
Логунов поспешил объяснить свое появление в квартире:
— Прибыл... с Верой Павловной...
— Как? Разве Вера приехала?
Он показал глазами на дверь в спальню, и хозяйка поспешила туда, шурша на ходу платьем. Тотчас донесся ее встревоженный возглас:
— Боже, да она больна! Даша! Даша!
В гостиную стремительно вошла девушка, очень похожая на Веру Павловну.
— Что, Вера приехала? — спросила она и, не ожидая ответа, тоже скрылась за дверью.
«Сестра, — подумал Логунов, — а та, значит, тетка».
Тетка — ее звали Олимпиада Клавдиевна — охала, вздыхала, но дело кипело у нее в руках: мигом появились таз, лед, полотенце.
Даша побежала за врачом.
Про Логунова забыли. Только девочка, вернувшись к нему, допытывалась:
— Вы верно матрос? Всамделишный?
Улучив минуту, Логунов стал одеваться.
Но в это время с улицы явился бодрый бритый старик в пальто с бобровым воротником. Поставив в угол трость, он разделся, потер озябшие руки.
— Ну-с, молодой человек! Показывайте, где больная, — сказал он, приняв, видимо, Логунова за родственника.
Когда Логунов вновь вернулся в прихожую, там была Даша, раскрасневшаяся от ходьбы и мороза. Она умоляющими глазами посмотрела на Логунова.
— Нет, нет! Вы не уходите. Сестра очень плоха. Вы хоть расскажите, как ехали. Мы же ничего не знаем. Столько ужасных слухов. Пожалуйста, останьтесь.
Врач долго осматривал больную, а выйдя в гостиную, объявил напрямик:
— Плохо. Двусторонняя пневмония. Удивляюсь, как ваша сестра добралась сюда с вокзала.
— Это ее господин матрос привез, — сообщила Даша.
Врач внимательно посмотрел на Логунова.
— Похвально, молодой человек. Рыцарский поступок, да-с. — И он принялся подробно наставлять Олимпиаду Клавдиевну, как надо ухаживать за больной. Он даже ввернул в подходящий момент какую-то шутку, улыбнулся хорошей улыбкой мудрого и все понимающего человека. — Вот что, матушка! Сделайте горчичное обертывание. А лучше поставьте банки. Аспирин, конечно. Покой. В больницу — не советую: холод у нас адский... Нынче все мировыми проблемами заняты, о дровах позаботиться некому... Я, конечно, зайду.
— Да, пожалуйста, Марк Осипович. Буду весьма обязана, — сказала Олимпиада Клавдиевна.
Марк Осипович присел к столу и стал писать рецепты.
— Балтиец? — спросил он потом у Логунова.
— Так точно. Комендор с «Решительного»,
— Зимний брали?
— Не довелось.
— Гм!.. А я полагал, что там все матросы участвовали. Против десяти министров-капиталистов...
Обедали поздно. Девочка, не дождавшись, уснула. За стол сели втроем.
— Боже, до чего я измучилась! — жаловалась Олимпиада Клавдиевна. — И надо случиться такому несчастью. Ужасное время...
Больная металась. Даша, слыша ее стоны, хмурилась. Логунов сидел как раз напротив и видел малейшее движение ее лица.
— Вам, может, вина подать, Федор Петрович? — спросила Даша. — Есть красное.
— Ну что ты, милочка, — вмешалась тетка. — Матросы пьют водку. Не правда ли?
— Да, конечно, — подтвердил Логунов. — Порцию дают водкой.
Даша принесла бутылку кагора и принялась разливать вино в крохотные рюмочки. Олимпиада Клавдиевна наставительно заметила:
— Ты, милочка, видно, полагаешь, что мужчины цыплята. Подала бы стакан.
И тут же принялась рассказывать городские новости.
— Знаешь, милочка, — Олимпиада Клавдиевна обращалась к Даше, нисколько не стесняясь Логунова, как человека, который уйдет и уж больше не встретится, — приехал Мавлютин. Вот уж принесла нелегкая!
Лицо Даши сразу омрачилось.
— Вера знает? — спросила она.
— Вероятно. Они ехали в одном поезде.
Обе встревоженно посмотрели друг на друга.
— Кто это — Мавлютин? — спросил Логунов.
Ему не ответили. Он сразу почувствовал бестактность своего вопроса и смутился. «Надо было мне сразу уйти», — сердясь на себя, подумал он.